Джек Финней - Меж трех времен
У кромки тротуара непрерывно собирались женщины, по большей части пожилые или средних лет. Они выходили из лимузинов, такси или экипажей — причем лимузинов было куда больше, чем такси. Хлопали дверцы, тарахтели маломощные моторы отъезжающих машин.
— Ну… я не знаю, — замялся я. Теперь сюда подходили молодые женщины, источая чарующий аромат и смеясь, такие очаровательные в своих огромных шляпах, и то и дело мелькали их тонкие лодыжки, когда они приподымали подолы юбок, поднимаясь по ступенькам. И большинство из них, а самых хорошеньких и вовсе всех без исключения, сопровождали молодые и моложавые мужчины, каждый, черт бы их побрал, не меньше восьми футов ростом.
— Ой, да не мешкайте вы! — воскликнула Джотта, и ее рука на моем-локте решительно подтолкнула меня вперед. — Эта лекция будет вам весьма полезна! — добавила она, улыбаясь одной ей известной шутке.
— Ладно, — сказал я, и мы двинулись вверх по лестнице. — И что именно будет мне полезно?
Джотта кивнула на огромную афишу, стоявшую позади широко распахнутых дверей на пюпитре из позолоченного бамбука. Края афиши были обрамлены нарисованными листьями плюща, а искусно сделанная надпись сообщала: «Комитет миссис Чарльз Генри Израэль по развлечениям и организации досуга трудящихся девушек представляет показы танцев профессора Дюрье. Начало ровно в 10:00». Теперь я понял, почему веселилась Джотта, и заметил:
— Мне казалось, что свой вклад в развлечение трудящихся девушек я сделал во вчерашнем танце.
Джотта опять улыбнулась.
Внутри как будто никто не покупал билетов, и мы последовали за толпой, направо и вверх по застланной ковром лестнице. Женщины впереди изящно приподымали края юбок, и я осознал, насколько хорошо приспособился, став уже опытным наблюдателем за женскими ножками. Затем мы прошли по короткому коридору — женщины болтали и много смеялись, оставляя за собой шлейф парфюмерных ароматов. «Прекрасно, Рюб, — я следую указаниям. И когда же мне должно повезти?» Мужчина, который шел за нами, окликнул: «Привет, Хелен!» — и Джотта, обернувшись, с улыбкой ответила: «Привет, Арчи!», а я удивился — что еще за Хелен? Дальше был бальный зал — паркетный пол, встроенные в стены зеркала, впереди небольшой подиум. Толпа растекалась по рядам позолоченных кресел, расставленных в зале, женщины рассаживались, изящным движением разглаживая юбки. Впереди всех, у самого подиума, стояли полукругом кресла, и зеленая лента, протянутая вдоль их спинок, отгораживала небольшую часть зала перед подиумом.
Пока мы усаживались, я озирался по сторонам и заметил среди немногочисленных в зале мужчин нескольких репортеров: я счел их репортерами, потому что они явно записывали имена собравшихся, и только сейчас до меня дошло, что мы попали в весьма светскую компанию.
На подиуме сидели трое мужчин во фраках и визитках — пианист, кларнетист и скрипач; перед ними были раскрыты ноты. А посреди сцены в раззолоченном кресле восседала дородная, в высшей степени внушительная седовласая дама в темно-бордовом, расшитом бисером платье; с золотой, размером с десятицентовую монету, пуговицы на ее груди свисало пенсне. Вне всякого сомнения, это была сама миссис Израэль. Кивая и любезно улыбаясь, она оживленно беседовала с сидевшим по правую руку от нее мужчиной в двубортном черном фраке до колен. Ему было с виду лет около пятидесяти, темные седеющие волосы были длиннее, чем мне доводилось до сих пор видеть. Миссис Израэль обернулась к женщине — я догадался, что это жена мужчины во фраке, — которая была одета в белое вечернее платье с приколотой сбоку на поясе гарденией.
Вокруг нас и за нами неустанно перекатывались смешки и болтовня, я даже почуял сигаретный дымок и украдкой огляделся. Потом глянул на Джотту, и она кивнула:
— Кто-то из молодых тайком покуривает. Последний крик моды. Вы довольны, что пришли сюда?
— Еще бы. По правде говоря, я большой поклонник мадам Израэль и ни за что не пропустил бы ни одной лекции.
Миссис Израэль встала, благожелательно улыбаясь нам и скрестив ладони на животе, безмятежно уверенная, что шум скоро затихнет, и она не ошиблась. Она заговорила, и речь ее, насколько мне помнится, была примерно такой:
— Добро пожаловать, мои дорогие собратья по благотворительной деятельности! Как приятно увидеть здесь сегодня столь многих нынешних и будущих лидеров нью-йоркского общества, готовых к самопожертвованию. — Она помолчала, оглядывая нас, и ее улыбка медленно угасла, давая понять, что предстоит переход к серьезной теме. — В процессе бдительного надзора, который наш комитет осуществляет за танцзалами Нью-Йорка, возникла, как мы полагаем, необходимость вплотную заняться некоторыми разновидностями «индюшкина бега» и «мишки гризли», Которые появились уже и там, где танцует свет. Все мы, разумеется, современные люди, но не может быть сомнений, что в танцах необходимо определенное приличие.
Мы с Джоттой обменялись быстрыми взглядами искоса и снова уставились прямо перед собой, старательно сохраняя на лицах серьезное выражение.
— Однако что же такое «хорошо», а что — «плохо»? Как должны инспекторы отвечать трудящейся девушке, когда она уверяет, что «индюшкин бег» танцуют все? Впрочем, невинная разновидность «индюшкина бега» может быть сохранена, если ее переименовать… (Тут я наклонился к Джотте и шепнул: «В „воробьишкин скок“?» — и она поспешно поджала губы.) Переименовать, дабы танцующие бедняки не были введены в заблуждение относительно высшего благословения на исполнение «индюшкина бега» — что видят они в лишенных должного надзора танцзалах, кои являются единственным их спасением от мрачных и унылых жилищ бедноты. Всем нам, собравшимся нынче в этом зале, следовали бы знать, как обстоят дела, ибо девушка, танцующая в «Шерри», точно так же отвечает за благосостояние девушки, танцующей в «Мюррей Хилл Лисеум», как инспектор по культуре в этом районе.
Миссис Чарльз Генри Израэль провозглашала это с подиума совершенно серьезно.
— Мы встретились сегодня, дабы найти ответ на этот вопрос, наблюдая за исполнением «индюшкина бега» и других новомодных танцев так, как их должно исполнять, если уж исполнять вообще. Демонстрацию танцев проведет, вкупе со своей очаровательной супругой, человек, который для большинства из вас не нуждается в представлении. И тем не менее позвольте представить вам профессора Дюрье, преподавателя танцев, который серьезно относится к своему искусству!
Прижав левую руку к груди, миссис Израэль со сверхблагожелательной улыбкой повернулась и с полупоклоном указала на профессора.
Он поднялся, оказавшись выше, чем я думал, и гораздо худее — его двубортный фрак сильно смахивал на трубу с черными шелковыми лацканами. Профессор сделал шаг вперед, улыбнулся и заговорил:
