Василий Головачев - Черный человек. Книга 2
— С ней все в порядке, но она не интрасенс и пробудет в клинике еще дня три.
Мальгин кивнул, дежурный врач развел руками, его фигура превратилась в радужный световой сноп и растаяла.
Мальгин автоматически нащупал рукой фрукты на висящем у изголовья подносе и захрустел яблоком. В голове тоненько прозвенел звоночек: кто-то знакомый вошел в здание лечебницы. Спустя несколько минут в палату ворвался Джума Хан. Мгновение они смотрели друг на друга: оценивающе — Джума и с неопределенной досадой и неловкостью — Клим, потом безопасник заулыбался — улыбка у него была чертовски обаятельная — и хлопнул ладонью по подставленной ладони хирурга.
— Привет, амиго. По-моему, ты о чем-то задумался. Что притих? На себя не похож.
— Думаю думу без шуму, — ответил Мальгин пословицей. — Зато ты, похоже, не меняешься: здоров, уверен, энергичен, азартен.
Клинки их взглядов столкнулись, но искры не высекли: во взгляде Джумы уже не было обычного вызова, только отстраненная настороженность и сосредоточенность. Поединок длился недолго, Джума отвернулся первым, проворчал с неожиданным добродушием:
— Ох и тяжелый у тебя глаз, мастер! Хоть я и потомок шейха, но соперничать с тобой после того, что ты проделал с Купавой, побаиваюсь. Честное слово, уникальная была операция! Завидую, я бы так не смог.
Мальгин мимолетно удивился, но анализировать перемены в настроении бывшего врача не стал, в комнату вошли еще двое — Железовский и Ромашин. Математик добился значительных успехов в овладении эмоциями, и застывшее лицо его напоминало маску. Ромашин, как всегда, выглядел вежливо-уравновешенным и целеустремленным, пряча ироничные огоньки в глубине глаз.
— Не ждали? — сказал эксперт, пожимая руку «больного».
— Его я услышал еще в метро, — кивнул Мальгин на Железовского.
— Мы за тобой, — пробасил тот ворчливо. — В состоянии передвигаться и воспринимать нетривиальные идеи?
— У него дисфория, — сказал Джума, выглядывая в окно.
— Что это еще за штука?
— Пониженное настроение, состояние раздражительности, озлобленности, мрачности, повышенной чувствительности к действиям окружающих и, кстати, со склонностью к вспышкам агрессии.
Ромашин с любопытством посмотрел на говорившего, перевел взгляд на Мальгина, и тот невольно улыбнулся.
— Диагноз поставлен вполне профессионально. Не боитесь, что Джума может оказаться прав? Я ведь химера.
— Вставай, «химера». — Железовский легко поднял Мальгина за руку. — Возьмешь на вооружение мою формулу «трех эс» и будешь такой же здоровый и спокойный, как и я.
— Что за «три эс»? — заинтересовался Джума Хан.
— Самоанализ, самоконтроль, самосовершенствование.
Джума фыркнул.
Железовский пожал плечами, взял с подноса у кровати хирурга несколько зеленоватых плодов величиной с крупную сливу, понюхал, откусил.
— Фейхоа? Пахнет ананасом и земляникой.
— Угощайтесь. — Клим принялся переодеваться, его одежда, вычищенная и освеженная, хранилась в стенном шкафу. Позвонил в приемный покой.
— Обиван, я ухожу, изменились обстоятельства.
Инк молча поклонился. Мальгин повернулся к посетителям.
— Ну что ж, компанерос, я полностью в вашем распоряжении. Что за идею нам предстоит обсудить?
— Поехали к тебе домой. — Железовский направился к двери первым, сосредоточенно жуя плоды фейхоа, китайского земляничного дерева. — То, о чем идет речь, находится там.
Глава 12
— Милости прошу. — Мальгин отступил, пропуская гостей в дом. Пока они устраивались в гостиной, он включил тихую музыку и соорудил полдник: кофе, тоник, тосты, фрукты. Никто не отказался, даже равнодушный к гурманству Железовский, который в ответ на замечание Джумы: «Чтобы держать форму с такой фигурой, надо питаться электричеством» — пробурчал:
— Все мы рабы биологии.
— Кто-нибудь звонил? — спросил Мальгин у «домового».
— Звонили трое, — ответил Кузьма. — Катя Лондон, отец и какая-то женщина. Имя не назвала.
— Откуда звонила, узнал?
— Станция «Эдип-2». Это где-то далеко, у других звезд.
— Далековато, — насмешливо хмыкнул Джума.
Хирург и безопасник встретились взглядами. Клим отвел глаза первым. Он не ожидал звонка от Карой и был раздосадован своей несообразительностью, а главное тем, что не разобрался с «домовым» в интимной обстановке.
Теперь же отступать было некуда.
— Включи запись.
В комнате зазвучал голос Карой, всего несколько слов:
— Я видела плохой сон, мастер. Будь осторожен, если можешь. Привет.
Мальгин невольно взглянул на Джуму, но тот спокойно пил кофе, не реагируя на слова бывшей жены. Клим сделал вид, что ничего особенного не услышал, захрустел поджаренной корочкой тоста.
— Что хотела от меня Катя Лондон?
— Ничего, поблагодарила — и все.
Мальгин с трудом проглотил кусок тоста.
— За что? Прокрути.
«Домовой» послушно включил запись. Виом открыл вход в гостиную квартиры Лондонов, и перед глазами мужчин возникла счастливая жена Майкла Лондона.
— Клим, огромное вам спасибо за мужа! После операции он вернулся таким же, каким и был, — вы буквально вернули меня и дочь к жизни! Исполать вам как великому хирургу, и дай бог вам любви и счастья как человеку! Мы еще навестим вас, чтобы поблагодарить, хотя долг этот невозможно будет вернуть и до конца дней.
Изображение рассыпалось искрами, виом погас.
Трое смотрели на Мальгина вопросительно, с изумлением и недоверием, а он сидел, будто в трансе, и в голове вертелся лишь один вопрос: интересно, как я ей скажу, что я его не оперировал…
— Не понял, — подал голос Джума. — Ты и Лондона оперировал? Что она имела в виду?
— Майкл вернулся? — тихо проговорил Ромашин. — Я правильно понял?
Мальгин встряхнулся.
— Я знаю ровно столько же, сколько и вы. Минуту. — Он надел эмкан «спрута» и соединился с институтом. Выслушал ответ Гиппократа, почесал мочку уха, снял эмкан, оглядел всех по очереди.
— Лондон вернулся. Но я его не оперировал.
— В этом деле какая-то загадка…
— Подождите, коллеги, — вмешался Железовский, единственный из всех, кто не потерял присутствия духа и хладнокровия. — Пусть Клим выясняет это сам, мы пришли по другому делу, а времени у меня мало.
Мужчины переглянулись. Мальгин расслабился, залпом допил кофе, улыбнулся глазами.
— Ты прав, я сам развею этот мистический туман. Итак, где ваша идея?
Ромашин повел рукой в сторону встроенного в стену шкафа с прозрачными дверцами, на полке которого красовались подарки Дана Шаламова Купаве.
