Клиффорд Саймак - Исчадия разума
И лишь теперь, лишь когда я осознал и кое-как переварил зрелище застывших машин, до меня дошло самое очевидное, то, что следовало бы уразуметь с первого же мгновения. Я снова очутился на моей родной земле! Я больше не был пленником странного мира Дон Кихота и дьявола!
Если бы меня не отвлекли машины, я, наверное, ощутил бы себя счастливейшим из смертных. Но машины озадачили меня так, что все другие чувства на время как бы выключились.
Я подошел к машине, что была ближе всех, и присмотрелся. Дорожная карта и пачка туристских проспектов на переднем сиденье, термос и свитер в углу заднего. В пепельницу воткнута трубка. Ключей зажигания на месте нет.
Вторая машина, третья, четвертая. То тут, то там — брошенный багаж, будто хозяева отлучились за помощью в твердом намерении вернуться.
Солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом, утро становилось по-настоящему теплым.
Вдалеке, ближе к горизонту, над шоссе повисла эстакада — тонкая линия, затуманенная расстоянием. Надо думать, там перекресток, и я смогу сойти с автострады. Я пустился в путь в утренней тишине. За забором меж деревьями вились какие-то птицы, но и птицы молчали.
Итак, я снова дома, — сказал я себе, — и Кэти тоже, если позволительно верить дьяволу… Но где она? Скорее всего в Геттисберге, в безопасности у родителей. Только бы добраться до телефона, — пообещал я себе, — сразу позвоню и выясню все доподлинно…
Я миновал изрядное число замерших машин, но больше не удостоил вниманием ни одну из них. Важно было единственное — выбраться с автострады и найти кого-нибудь, кто объяснил бы мне, что происходит. Наконец, мне попался дорожный знак с обозначением «автострада 70», и я разобрался, где нахожусь, — в штате Мэриленд, где-то между городом Фредерик и Вашингтоном. Выходит, лошадка за ночь одолела солидную дистанцию, — естественно, в том случае, если география того мира повторяет географию нашего.
На указателе перед перекрестком я прочел название поселка, о котором никогда и не слышал. Втащился наверх, на узкую поперечную дорогу, обнаружил станцию обслуживания, но двери оказались на запоре и вообще все вокруг вымерло. Еще немного, и я очутился на окраине поселка. У тротуаров стояли машины, однако движение замерло и здесь. Я ввалился в первое же заведение, какое мне встретилось, — маленькое кафе, сложенное из бетонных блоков и выкрашенное в болезненно желтый цвет.
Центр зала занимал большой обеденный стол. Посетителей не было, хотя откуда-то из-за стены доносился звон кастрюль. Стойку украшал большой кофейник, под ним горел огонь, по залу плыл аромат кофе. Я опустился на стул, и в зал не медля вышла неряшливо одетая тетка.
— Доброе утро, сэр, — произнесла она. — Раненько же вы поднялись…
Достав чашку и наполнив ее из кофейника, она поставила кофе передо мной и осведомилась:
— Закажете что-нибудь еще?
— Яичницу с беконом, — ответил я, — а если вы дадите мне мелочи, то, пока вы готовите, хотелось бы позвонить по телефону…
— Мелочь-то я вам дам, только толку не будет. Телефон не работает.
— Что, испортился? Может, где-нибудь поблизости есть другой телефон?
— Вы меня не поняли. Не работает ни один телефон. Вот уже два дня, с той самой минуты, как остановились машины.
— Машины-то я заметил…
— Ничего не работает, — пожаловалась она. — Просто не знаю, что с нами будет. Ни радио, ни телевидения. Ни машин, ни телефона. А что прикажете делать, когда выйдут припасы? Ну яйца и цыплят можно купить у фермеров. Сынишке придется ездить к ним на велосипеде, да это бы ладно, в школе занятий все равно уже нет. А когда у меня кончится кофе, сахар, мука и все остальное? Грузовиков-то не сыщешь. Остановились так же, как и легковые…
— Вы уверены? — спросил я. — То есть насчет машин. Вы уверены, что они остановились не только здесь, но повсюду?
— Ни в чем я не уверена, — отозвалась тетка. — Кроме того, что не видела ни одной машины на ходу вот уже целых два дня.
— Два дня? Это точно?
— Что уж точно, то точно. Лучше я пойду сготовлю вам завтрак…
И тут меня осенило: а что если случившееся — именно то, что имел в виду дьявол, заявивший мне, что у него есть определенные планы? Правда, когда мы с ним сидели на Кладбищенском гребне, звучало это так, будто планы еще разрабатываются, — а на деле, выходит, он уже пустил их в ход. Вполне возможно, все началось в тот самый миг, когда машина Кэти слетела с автострады и очутилась в призрачном мире воображения. Все другие машины заглохли и катились по инерции, пока не встали, а ее машину перекинули на тот убогий проселок на взгорье. Мне вспомнилось, что когда Кэти попыталась завести мотор сызнова, он не пожелал заводиться.
Но как можно осуществить такое? Как можно разом вывести из строя все машины до единой, чтобы они прокатились ровно столько, сколько сумеют, и больше не завелись?
Заклятье, — ответил я себе, — более чем вероятно, это заклятье… Хотя едва я сформулировал эту мысль, сама идея представилась мне немыслимой.
Да, она была немыслимой в моем мире, в том, где я сидел и ждал завтрака, который готовила тетка на кухне. А в мире дьявола такая идея, вероятно, вовсе не была немыслимой: там заклятье могло стать прочным, укоренившимся принципом, столь же веским, как физические и химические законы моего мира. Ведь принцип заклятья множество раз утверждался в волшебных сказках, в древнем фольклоре, да и в бесчисленных фантастических повествованиях, сочиняемых вплоть до наших дней. И люди некогда верили в этот принцип всерьез, и в течение долгих лет, вплоть до наших дней, многие отнюдь не сумасброды явно испытывали и испытывают почтение к давним предрассудкам, никак не хотят расстаться с ними, а в ряде случаев полуверят в них и сегодня. Разве мало людей предпочтут сделать крюк, лишь бы не пройти под приставной лестницей? Разве мало тех, кто чувствует неприятный холодок, если черная кошка перебежит дорогу? Разве редки те, кто втайне ото всех и сегодня носит с собой кроличью лапку, а если не лапку, то иной амулет, например, монетку или какой-нибудь дурацкий значок? Разве редки те, кто на досуге все еще ищет клевер в четыре лепестка? Может, это делается не вполне серьезно или даже с самоиронией, призванной прикрыть несовременное поведение, однако поступки таких людей сами по себе выдают живущие в них страхи, уцелевшие с пещерных времен, вечное человеческое стремление защититься от невезения, черной магии, дурного глаза, — как ни называй подобные вещи, суть не меняется.
Дьявол изволил жаловаться, что простенькие, бездумные пословицы доставляют его миру много хлопот, поскольку трактуются там как законы и принципы. И уж если в мире дьявола руководством к действию стала такая бессмыслица, как «трижды испытан — заговорен», то в потенциальной силе обыкновенного заклятья даже сомневаться не приходится.
