Герберт Уэллс - Борьба миров (пер. Пименова)
— Но если это так, для чего же жить?
Артиллерист с минуту молча смотрел на меня:
— Для чего жить? Конечно, в течение миллиона лет или около этого не будет ни концертов, ни выставок, ни уютных веселых ужинов в ресторанах. Если вы думаете об удовольствиях, то в этом смысле игра проиграна. Если у вас хорошие манеры и вас шокирует, если кто-нибудь ест грушу ножом или говорит грамматически неправильно, то вам не для чего жить. Такие вещи теперь ни к чему.
— Вы думаете?
— Я думаю, что такие люди, как я, должны жить для продолжения рода. Я говорю вам, что я твердо решил жить. И если я не ошибаюсь, то и вам скоро придется показать, чего вы стоите. Мы не позволим истреблять себя! Я не допущу, чтобы меня поймали, приручали и откармливали как жирного быка на убой. Фу! Вспомните только этих коричневых пресмыкающихся!
— Не хотите же вы сказать…
— Вот именно это-то я и хочу сказать. Я хочу жить, жить даже под их властью. Я уже составил себе план и все обдумал. Люди побеждены, потому что они слишком мало знают. Нам еще много нужно учиться, прежде чем придет наш черед. И мы должны жить и быть независимыми, пока мы учимся. Понимаете? Все это должно быть сделано.
Я глядел на него, пораженный и глубоко взволнованный решимостью этого человека.
— Вы — настоящий мужчина! — вырвалось у меня, и я сжал ему руку.
— А что? — проговорил он с блестящими глазами. — Ведь я это хорошо придумал?
— Продолжайте! — сказал я.
— Так вот: кто не хочет быть пойманным, должен приготовиться. И я готовлюсь. Не все из нас способны жить жизнью диких зверей — и в этом весь секрет. У меня были сомнения, когда я смотрел на вас. Вы так стройны и тонки. Ведь я не узнал вас и не знал также, что вы долго были погребены под развалинами. А все те люди, та порода людей, которая жила в этих домах, и все те маленькие, ничтожные клерки, которые жили по склону холма, те никуда не годятся. В них нет мощного духа, нет гордых мечтаний, нет сильных желаний. А человек, в котором нет ни того ни другого, на что же он годится? Они ни на что другое неспособны, как только спешить на свою службу. Я наблюдал их сотнями, как они из страха опоздать ни службу и быть уволенными бежали на поезд с маленьким завтраком в руке. На службе они работают как машины, не давая себе труда вникнуть в свою работу. А по окончании службы они спешат домой, боясь опоздать к обеду, и после обеда сидят себе спокойно дома, из страха перед темными улицами. Затем они ложатся спать со своими женами, на которых они женились не по любви, а потому, что те принесли им в приданое деньги, которыми они, до некоторой степени, обеспечили свое жалкое существование. А по воскресеньям — опять страх перед будущей жизнью! Как будто ад создан для кроликов! Вот для таких людей марсиане — сущий клад! Просторные, чистые клетки, сытный корм, хороший уход — и никаких забот. После того как они недельку — другую побегают по полям и лугам с пустым желудком, они придут сами и с удовольствием дадут себя поймать. Пройдет время — и они будут совершенно довольны своей судьбой. Они будут даже с удивлением спрашивать себя: как это люди жили раньше, когда не было марсиан? А эти ресторанные завсегдатаи, праздношатающиеся и певцы, их я себе очень хорошо представляю, — проговорил он с каким-то мрачным наслаждением. — Вот когда у них будет много досуга на всякие сентименты и ханжество! Да, много вещей я видел в своей жизни и только теперь, за последние дни, я начал понимать их настоящий смысл. Много будет таких, которые примут как должное новый порядок вещей, опять-таки много таких, которых будет мучить сознание, что не все происходит как следует и что нужно что-то сделать. Ну, а известно, когда люди начинают чувствовать, что им что-то нужно сделать, то более слабые из них, чтобы оправдать себя, буду придумывать религию праздности, очень строгую, очень высокую и оправдывающую всякое насилие. Вы сами могли убедиться в этом. Это есть энергия трусости и малодушия, которая выступит тогда. Клетки будут наполнены пением гимнов и псалмов. Ну, а люди более сложного темперамента займутся развлечениями другого характера — как бы это сказать? — эротического…
Он помолчал несколько минут и затем продолжал дальше.
— Весьма возможно, что у марсиан будут среди них свои любимцы, которых они посвятят в свои хитрости — кто знает? — может быть, они расчувствуются и им жалко будет убивать мальчика, выросшего в их клетке. А некоторых даже они, может быть, будут приучать охотиться за нами…
— Нет! — воскликнул я, — это невозможно! — Ни одно человеческое существо…
— Какой смысл обманывать себя? — перебил меня артиллерист. — Есть люди, которые с удовольствием пойдут на это. Это нелепость утверждать, что таких людей нет!
И я должен был согласиться с его доводами.
— Но пускай только они попробуют подойти ко мне близко. Пускай только попробуют! — проговорил он и замолчал, мрачно насупившись.
Я сидел, раздумывая над всем тем, что он наговорил мне. Но сколько я ни думал, я не находил возражений, которые могли бы поколебать теории этого человека. До нашествия марсиан никто бы не усомнился в моем умственном превосходстве над ним. Я — опытный, известный писатель-философ, а он — простой солдат, и все же он уже сумел формулировать наше положение, в то время как я только начинал понемногу разбираться в нем!
— Что же вы намерены делать? — спросил я через некоторое время. — Какие у вас планы?
Он как будто колебался.
— Ну, я представляю себе это так, — сказал он наконец. — Прежде всего, что мы должны сделать? Мы должны придумать такой род жизни, чтобы люди могли жить, плодиться и быть в достаточной безопасности, чтобы выращивать своих детей. Подождите, я вам сейчас покажу яснее, как, по моему мнению, это должно быть. Те, которые станут ручными, будут благоденствовать, как все ручные животные. Через несколько поколений они станут толстыми, полнокровными, красивыми и глупыми, одним словом — хлам! Для нас же, оставшихся на свободе, существует одна опасность: мы можем одичать с течением времени и выродиться в больших, диких крыс… Вы уж понимаете, какой род жизни мы должны будем вести? Подземный! При этом я подумал о сточных трубах. На первый взгляд это может показаться ужасным: но под Лондоном они тянутся на протяжении сотен и тысяч миль. А так как Лондон теперь опустел, то стоит пройти хорошему дождю, — и они станут чистыми и приятными. Главные трубы — большие, и воздуху хватит на всех. Затем у нас имеются еще погреба, склепы, из которых в случае нужды можно будет провести ходы в трубы. А, кроме того, остаются еще подземные дороги и туннели. Что? Вы начинаете соображать теперь? Мы образуем союз мужчин, сильных телом и чистых духом. Дряни нам не нужно, а слабых мы будем изгонять.
