Виктор Сапарин - Однорогая жирафа (сборник)
— Какой же «аппарат» лучше?
— Медуза, конечно.
— Почему? — я пожал плечами. Мне казалось, что тут сказывалось личное пристрастие профессора.
— А вы вспомните, — профессор укоризненно покачал головой, — медуза-то ведь гораздо раньше почувствовала приближение шторма, чем блоха! Неужели вы не обратили внимания?
Я сказал, что заметил, конечно, в свое время это обстоятельство, но в дальнейшем не придал ему как-то особого значения. Может быть, у одних животных более чувствительный воспринимающий аппарат, чем у других, только и всего.
— Дело не в одном только строении организма животных, — возразил Петр Иванович, — а и в среде. Это же так легко было догадаться! В воде все колебания, в том числе и инфразвуковые, распространяются быстрее, чем в воздухе. Вот почему до медузы они доходят быстрее, чем до морской блохи, живущей на суше.
— Если бы, — продолжал он, — на Черноморской станции подошли к вопросу аналитически, а не шли бы эмпирическим путем, как они делали, они, конечно, взялись бы за изучение условий прохождения инфразвуков именно в водной среде. Здесь, кстати, нет тех местных помех, на которые жаловался Шавров. Вы устранили эти помехи, вернее — уменьшили их, а можно было избежать их совсем. Признаться, меня удивило, что вы не заметили этой простой вещи, она так бросалась в глаза. Вот почему я без особого пыла, как вы говорите, рассматривал тогда ваш проект.
— Почему же, — воскликнул я, — вы не сказали мне этого сразу, тогда же?
Мне стало неловко: я вспомнил свое самомнение, свою тогдашнюю убежденность в том, что именно я (с большой буквы) нашел наилучшее решение. А мое любование собой, своей ролью человека, бескорыстно отдавшего другим ценнейшую идею, показалось сейчас просто отвратительным.
— Я не хотел охлаждать ваше стремление помочь Черноморской станции.
— Но какой смысл имела вообще работа над УГМ? Почему пятая лаборатория, занимавшаяся инфразвуками, не переключилась на новую тему?
— Какой вы скорый на решения! — пожал плечами профессор. — Ведь прибор типа «гамарус» был в принципе уже готов! Не мог же я сказать работникам пятой лаборатории: выкиньте из головы ваш прибор, пока я, профессор Смородинов, не придумаю другого, лучшего прибора, причем когда это будет и будет ли вообще, — никто не знает. Их прибор реально существовал, а мой был только идеей.
— Мы договорились с руководством станции, — продолжал Смородинов, — что пятая лаборатория будет продолжать работу над усовершенствованием своего прибора, а проблемой нового аппарата займется наш институт в Ленинграде. Но все время мы консультировались: у меня спрашивали советы насчет УГМ; я, в свою очередь, получал необходимые мне данные у Черноморской станции, имеющей большой опыт по изучению физики моря.
— Могли бы чиркнуть письмецо! — вырвалось у меня.
— Да ведь и вы не писали, — засмеялся Петр Иванович.
— Кстати, — добавил он вдруг, — я должен поблагодарить вас за одну идею. Мы осуществили ее.
— Мою идею? — удивился я.
— Ну, как же! О том, чтобы прибор докладывал о силе шторма и о времени его наступления.
— Откуда же вы узнали об этой моей идее? — воскликнул я.
— Да вы сами как-то рассказали мне о ней еще там, в санатории.
— Я только мечтал, а вы сделали!
— Зато другую идею, — продолжал Смородинов, не обращая на мое восклицание никакого внимания, — другую, тоже очень хорошую идею мы как-то недооценили. Это, конечно, наш промах.
Он с огорчением развел руками.
— Какую вторую идею?
Я посмотрел на Петра Ивановича.
— Вы ведь задавались целью построить физический прибор размером с блоху? Ну, не буквально, конечно, а, так сказать, в принципе. И, надо признать, УГМ действительно получился очень небольшим. А новая его модель, которая заканчивается на станции, — совсем крошечная: вроде приемника «Турист». Наша же установка, — Петр Иванович вздохнул, — здоровенная. Состоит из трех частей — очень громоздких.
— Да зачем же делать ее обязательно маленькой? — спросил я. — На корабле место найдется.
— На корабле-то найдется, а на лодке, скажем, нет. УГМ можно поставить в любом прибрежном колхозе, снабдить им любую рыболовецкую бригаду. Наша же установка — корабельная, а на берегу ее можно использовать только как стационарную. Она — для метеослужбы, а не для непосредственного пользования, как, например, барометр или термометр. Кстати, УГМ теперь и шторм предсказывает гораздо раньше, чем в первом варианте, — черноморцы придумали там много нового.
— Так что же получается? — сказал я. — Кто же был на более правильном пути? Вы или Черноморская станция?
Смородинов снова засмеялся.
— В науке не бывает так просто, — сказал он, по-стариковски щуря глаза. — Истина рождается в спорах. Собственно говоря, оба прибора находятся в таком состоянии, что их можно уже передавать заводам для серийного изготовления.
— Для серийного?
— Конечно.
— Но не для массового?
— Нет еще.
— Что же еще нужно?
— Работать, — весело воскликнул Петр Иванович. — Работать нужно!
— Чей же прибор, вы считаете, возьмет верх в конце концов в этом соревновании? — спросил я.
— Наш, конечно.
— Ваш? Ленинградский?
— Нет, наш.
— То есть?
— Наш с вами. Разве я вам не сказал? Ведь мы передали Черноморской станции все материалы нашего института, относящиеся к конструированию гидроуловителя голоса моря. В этом и заключалась наша помощь станции. Вы помогали ей, так сказать, индивидуально, ну, а мы коллективно. И в дальнейшем будем вместе с вами помогать. Все-таки они начали эту работу, они и продолжат ее. Пришла пора объединить силы уже и организационно.
— Но ведь вы не сможете приезжать на Черноморскую станцию. У вас масса дел в Ленинграде.
— А мне и не нужно приезжать. Туда поедут двое сотрудников нашего института. Ведь есть уже инженеры и научные работники — специалисты по конструированию приборов, улавливающих голос моря. Созданы кадры. Вот что самое ценное. И вам нашлась бы работа, — добавил он, вопросительно на меня поглядывая. — Вы согласились бы поехать на станцию?
Я вспомнил Костю Никитина, Безрученко, Черное море.
— Разумеется, — сказал я. — Но об этом нужно договориться с нашим институтом.
— Конечно, конечно, — заверил меня Петр Иванович. — Само собой разумеется. Важно получить ваше согласие.
* * *Я шел по песчаной дорожке вдоль берега моря. Волны теснились у моих ног, выгибая свои гладкие спины.
Тишина могла смениться штормом, но он никогда уж не будет для нас внезапным. Задолго до его начала завоют и заговорят на судах в море и в различных точках на берегу приборы, созданные советскими людьми. У огромной стихии, занимающей две трети поверхности земного шара, навсегда вырвано самое опасное ее свойство — нападать неожиданно.
