Альфред Бестер - Обманщики (The Deceivers)
ОПАРО: Ди-цюй. (Земля).
КАПИТАН: Гуй-син? (Как ваше уважаемое имя?)
ОПАРО: Би-син Син-цзюнь Ют-тай-дзяо. (Мое недостойное имя — Бродячий Еврей).
КАПИТАН: (оглядывая одежду и грим «Вечного Жида»): Гуй-дзя-дзу? (Каков ваш уважаемый возраст?)
ОПАРО: Сан-цянь и-бай-лин-и. (Три тысячи одна сотня и один).
КАПИТАН: (хохоча): Син-ци, сан-ци! (С днем рождения!)
ОПАРО: Лао-цзя. (Благодарю вас).
КАПИТАН: Бу-се. Гун-гань? (Добро пожаловать. В чем состоит ваше дело?)
ОПАРО: То-фу то-фу. Янь-пянь ма си туань. (Спасибо за вопрос. Мы хотим устроить для всех вас цирковое представление).
КАПИТАН: Ах, вот как. И жэнь нань чэнь бо хито но айда. (Пытаясь доставить удовольствие всем, иногда не доставляешь удовольствия никому).
(Отметьте в конце фразы культурное японское «Хито но айда», заменившее разговорное китайское «жэнь и».) И тут Уинтер выдал — на самом высоком накале — длинную бредовую тираду в стиле псевдоиндейского трепа Вождя Рейньера:
— Кто из вы желтая китаезы все видеть я чоп-чоп? Угх! Нет, нет, нет! Делать проба. Уходить прочь. Чесать назад к восходящий солнце. Угх! Никто не говорить чесать. Все курить трубка мира. Угх! Я платить им все разрешения звонким вампум наличные. Я выполнять про все законы ваш великий Маниту всегда. Угх! Вы что хотеть желтая китаезы? Вампум краснокожего человека? Я платить. Налично. Иметь много в звездный вигвам. Нет разговор раздвоенный язык.
Решив, что смотритель уже достаточно ошалел, Уинтер сунул ему в ладонь еще один светло-розовый слиток.
— Курить трубка мира, да? Угх!
Смотритель главных ворот недоуменно повернулся к Опаро.
— Что это такое?
— Иностранец с Земли, — ответил Опаро (Вай-го-жэнь да-цюй). — Красный человек. (Хун дэ жэнь).
— Он имеет какое-нибудь имя?
— Вождь Дождь-в-Лицо. (Да-юань бэй юй лунь-чжэ лянь. Буквально: «Генералиссимус, которому поливают лицо».) Смотритель искренне расхохотался. Имя, конечно же, липовое, зато очень смешное, а тут еще и целый фунт редкого каллистянского розового золота.
Одним словом, вторая труппа Индейского Карнавала вождя Рейньера благополучно проследовала в купол Катай. Купол построили прямо над выходом вулканической метасодержащей породы, именно это обстоятельство и сделало Катай столицей Тритона. Уинтер собирался отыскать тщательно охраняемый проход к шахте. А вулкан у него был свой собственный, в мозгу.
Однако вскоре выяснилось, что Смотритель главных ворот подсунул щедрому краснокожему варвару крупную свинью: он выделил для проведения карнавала син-син-чан — место, где казнили здешних преступников. По трем сторонам квадратной площади тянулся длинный помост, а за ним — штук пятьдесят кирпичных арок, служивших виселицами: к помосту вел расположенный с четвертой стороны пандус. Делать нечего, пришлось организовывать карнавал в окружении трех десятков трупов самой различной свежести.
Центр площади занимал непонятного предназначения железный ящик с закрытым люком на верхней его стороне, Уинтер счел этот ящик наиболее подходящей трибуной для зазывания публики.
Однако намеченное открытие карнавала совершенно померкло перед другим, во много раз более ярким представлением — казнью. Прозвучали записанные на пленку фанфары, но не успел Уинтер взобраться на ящик и оглушить посетителей (уже оплативших вход) криком: «Спешите! Спешите! Спешите! Приди сюда каждый! Придите все!» (на соларанто это звучало бы следующим образом: «Hetzen! Hatzer! Macht's schnell! Avanti unico! Bi istigh todos!»), как площадь заполнили бесчисленные джинки, мужчины и женщины, старики и дети, веселые и возбужденные, словно в предвкушении масляничного гуляния, вот только на палатки и аттракционы они не смотрели вовсе.
Раздался резкий свист рассекаемого воздуха; Уинтер поднял голову, ожидая увидеть стрижей или ласточек (птицы живут во многих куполах Солнечной, кое-где они появились случайно, в других местах — по намерению строителей), но оказалось, что это летят стрелы. Люди закричали, засмеялись, началась смертельно-опасная игра — каждую стрелу старались «запятнать» до того, как она упадет на землю. Иногда толпа взрывалась улюлюканиями — это бритвенно-острый наконечник вспарывал тело какого-нибудь неудачника. Казалось, что сам воздух площади пропитан жестокостью.
Затем грохот гонгов и стукотня деревянных драконов возвестили начало шествия; появились лучники в старинных, покрытых черным лаком латах и легких круглых касках, музыканты с разнообразными приспособлениями для создания адского шума; герольды несли огромные плакаты, исписанные ярко-алыми иероглифами.
— Имя, титул и статистический номер палача, — прошептал Опаро Уинтеру. — Такой чести удостаиваются по очереди все чиновники, а то, что ты слышишь, — это туш, как его представляют себе джинки.
— Что-то не похоже по звуку на «Микадо»,[55] - пробормотал Уинтер. — Да и по оформлению тоже. Ну разве так выходит на сцену Коко?
Последние слова относились к облаченному в багровую мантию палачу, которого только что внесли на площадь. Главный герои празднества восседал в открытом красном паланкине и сжимал рукой веревку, другой конец которой обвивался вокруг шеи голого, ползущего на четвереньках человека.
— Попался, видно, на чем-то крупном, — заметил Опаро. — Потому его и вешают.
— Господи Исусе! Вот уж действительно кровожадная компания!
— Это что, посмотрел бы ты на них во время колесования, — пробурчал многоопытный маорийский мафиозо.
— Надеюсь, не придется.
Процессия поднялась по пандусу на помост и проследовала к одной из свободных виселиц, где палач сошел с паланкина, привязал свободный конец веревки к толстому крюку, а затем шагнул в сторону. Повинуясь его знаку, солдаты подняли свои допотопные луки и начали посылать стрелу за стрелой в руки, икры, бедра, колени осужденного. Человек дергался и приплясывал в тщетных попытках увернуться, но очень скоро пронизывающие болью удары сшибли его с края помоста; толпа радостно взревела. Какое-то время несчастный извивался в воздухе, судорожно цепляясь руками за веревку, но еще несколько стрел — и этот последний страшный танец прекратился. По голому телу пробежала длинная судорога, и оно замерло.
— Хай! — приветственно проорала толпа и перешла к другим, не столь возвышенным развлечениям.
Карнавальное представление продолжалось уже несколько часов, когда Уинтер почувствовал, что нашел наконец долгожданный ключ. Он обратил внимание, что больше всего — и беззаботнее всего — сорят деньгами люди, имеющие одну общую черту, а точнее не имеющие ее. Однорукие люди.
