Григорий Адамов - Победители недр (Первое изд. 1937 г.)
* * *
Яркий свет заливал шаровую каюту снаряда. Во всех его помещениях горели лампы, — роскошь, от которой Мареев отказался после разрыва фидера, когда он перевел осветительную сеть на питание от аккумуляторов.
Мертвая тишина царила в снаряде.
В гамаке, за раздвинутым пологом, закрыв глаза и подложив руки под голову, неподвижно лежала Малевская. Время от времени грудь и плечи ее вздрагивали, слышался короткий, прерывистый вздох, и вновь ее тело застывало в неподвижности.
Мареев сидел у столика, подперев голову рукой. Другой рукой он, в глубокой задумчивости, машинально перебирал листы толстой ученической тетради, испещренные чертежами, формулами, столбцами вычислений. Столик был загроможден разбросанными в беспорядке книгами, картами, тетрадями — так их оставил Володя в спешных сборах к путешествию в торпеде...
Мареев вздохнул и, переменив положение, сжал голову ладонями. Помолчав, он тихо, как будто про себя, заговорил:
— Последние слова Михаила были о том, что он закончил работу... И ток с поверхности пошел... и до сих пор идет... Исправно, без перебоев... Значит, он действительно... вполне закончил работу... Значит, он должен был успеть спастись от обвала... Он ведь знал, что грозит обвал... Он сам мне крикнул об этом...
Мареев помолчал, продолжая сжимать голову и покачиваясь на стуле, как от непрерывной, сверлящей боли.
— Радиостанция, очевидно, погибла... — тихо продолжал он. — Возможно, что торпеда повреждена...
— Замолчи, Никита! Замолчи!..
Малевская выскочила из гамака. На ее бледном, осунувшемся лице горели красные, воспаленные глаза. Волосы были растрепаны, ворот голубого комбинезона — расстегнут. Она заметалась по каюте, натыкаясь на лестницу, на стулья, на столики.
— Я не могу больше, Никита! Кажется, я схожу с ума... Если с торпедой авария, они отрезаны от нас и от всего мира... Обречены... Может быть, ранены... Может быть, убиты!.. Убиты!..
Она остановилась посреди каюты и закрыла лицо руками.
— Володя... мальчик мой... бедный мой мальчик...
Потом она резко повернулась к неподвижно сидевшему Марееву.
— Мы должны подняться к ним! — резко крикнула она Марееву. — Подняться! Если нельзя вертикально, пойдем по спирали! Мы не имеем права оставаться здесь в бездействии! Никита... — она умоляюще сложила руки на груди. — Никита... Ведь каждый час промедления может быть гибелен для них...
Мареев медленно, тяжело встал. Глубокие морщины на лице — от ноздрей к уголкам рта, на лбу, на переносье — стали за последние дни еще глубже, еще резче. Долгие бессонные часы, разъедающие сомнения, муки бессилия и бездействия наложили суровый отпечаток на твердые черты его лица.
Он подошел к Малевской и положил руку на ее плечо. В его глазах засветилась жалость.
— Нина... родная... Мы не должны терять головы. Не поддавайся отчаянию... Оно плохой советчик. Пойми, мы не имеем права уходить отсюда. Мы должны их ждать здесь! Что будет, если мы разойдемся с ними? Торпеда, быть может, повреждена и не в состоянии итти с обычной быстротой. В конце концов прошло лишь двое с половиной суток. Даже при нормальных условиях они не могли вернуться раньше чем через сорок восемь часов...
— Но сколько ждать? Сколько еще томиться в бездействии?
— Подождем еще тридцать шесть часов. Обещаю тебе: если они в течение этого времени не вернутся, мы пойдем на поиски их.
— Хорошо, Никита... — надломленным, сразу ослабевшим голосом сказала Малевская. — Хорошо... Подождем...
Она подошла к столику, упала на стул, на котором только что сидел Мареев, и уронила голову на раскрытую тетрадь Володи.
— Алло! Никита!.. Включи экран!..
Голос Цейтлина прозвучал в обычный для разговоров со снарядом час. Мареев посмотрел на Малевскую, на ее рассыпавшиеся по листкам Володиной тетради волосы и медленно пошел к экрану телевизора...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ЗАТЕРЯННЫЙ В НЕДРАХ
... Голова болела так сильно, что даже поднять веки казалось невыносимым мучением. Но что-то подсознательное твердило: это надо сделать. Медленно, преодолевая мучительную боль в затылке, раскрылись ресницы... Яркий свет ударил в глаза, и веки опять сомкнулись.
И вдруг вспыхнуло сознание и в одно мгновение разорвало пелену тумана.
Забыв о боли в затылке, Володя широко раскрыл глаза и приподнялся на локте. Его голова ударилась о днище торпеды. Свет падал сверху. Володя лежал на мягкой массе измельченной породы, в свободном узком пространстве между нею и торпедой. Его ноги почти целиком были засыпаны породой, голова находилась у самого люка. Подальше, возле крайней колонны, из песка высовывалась по локоть рука Брускова со сжатым кулаком. Рядом с ней виднелась верхняя часть его шлема и поблескивал уголок стекла от очков, как будто внимательно следя за Володей.
Все стало ясно.
«Обвал... Нас засыпало...»
Его охватил ужас. Малевская, Мареев, модель электростанции, мама, отец в цехе, расплавленная магма, страшный зеленовато-коричневый водопад — все завертелось на миг, как в калейдоскопе. Из головокружительного хаоса в сознании вдруг выплыл и все оттеснил темный спасительный зев раскрытого люка торпеды... Туда!.. Скорее туда!.. Под надежную стальную оболочку!
Володя заметался в сыпучем раскаленном песке. Едва вытаскивая ноги, он полз на дрожащих руках, всхлипывая и задыхаясь.
Сколько времени прошло, пока он вполз в торпеду? Несколько минут или много часов? Володя не мог бы ответить.
Захлопнулись внешние и внутренние крышки люка торпеды. Лежа на полу, Володя дрожал мелкой, изнуряющей дрожью. Радость спасения пересиливала все чувства.
Постепенно утихало волнение. Пробивались первые, робкие мысли.
«Что теперь делать?.. Не повреждена ли торпеда? Надо скорее уходить отсюда!.. Я сумею пустить ее в ход... Скорее к снаряду... к Марееву... А Михаил?.. Погиб?.. Раздавлен?..»
Опять от ужаса пропали мысли, затуманилось сознание... Но он, Володя, жив... Он жив! Какое счастье!.. И вновь прояснился мозг и замелькали мысли:
«Надо скорее к Марееву... А Михаил?.. Мы вернемся сюда, отыщем его...»
Медленно, держась за стенки торпеды, Володя встал и выпрямился. Все тело болело. С трудом двигая руками, Володя отстегнул каучуковый воротник скафандра, откинул на спину шлем и посмотрел вокруг себя.
Вдруг громкое, неудержимое рыдание потрясло все его тело. В мертвом, равнодушном безмолвии, под бесстрастным светом электрической лампы он прислонился лбом к стальной оболочке торпеды и долго плакал горько и безутешно.
«Михаил... бедный, милый... Тут... внизу... под ногами... совсем близко...»
