Андрей Егоров - Балансовая служба
– Сперва надо выяснить основные вопросы, человек, – перебил его лысый.
– Ну что вы все человек, да человек, – улыбнулся Митрохин, – меня, между прочим. Иваном зовут. А вас?
– Четвертый.
– Ax да, Четвертый. Прошу прощения, совсем забылся. Так что выяснять? Я, откровенно говоря, даже не понимаю, о чем речь. Ваши ребята, должно быть, превысили полномочия. Вели они себя, скажу я вам, совершенно не по-джентльменски.
Похитили меня, держали в подвале. Заставляли шить, копать. Регулярно били. Но… Но я на них зла не держу. Тем более что один уже того… – Тут Митрохин запнулся, наткнулся на кроваво-красный гневливый взгляд дознавателя, понял, что наговорил лишнего. – Они это сами… Вот. А я готов сотрудничать. Да.
– Хорошо, – кивнул лысый, вытащил из-под стола какой-то прибор, немного поколдовал над ним – в прямом смысле, делая пассы и бормоча под нос, и над полом появилось крупное голографическое изображение. Картинка демонстрировала спину худенькой девушки, одетой в домашний халат с сердечками и тапочки в виде пары меховых собачек. Девушка висела в воздухе, держа руки на ширине плеч, и медленно поворачивалась вокруг своей оси. На лице ее застыло напряженное выражение. Вот она оказалась к Митрохину в профиль.
И продолжила вращение.
– Это она, – прошептал он.
– Она тебе знакома?! – задал вопрос дознаватель.
– Кто? – поинтересовался Иван Васильевич, стараясь ничем не выдать волнения.
– Медиум по имени Медея?
– Ну… – Митрохин нахмурился. Не хотелось сдавать колдунью этому злобному следователю.
Русские так не поступают. С другой стороны, если эта девчушка, которую, как выяснилось, зовут Медеей, виновата в том, что он здесь оказался, да еще разыскивается Балансовой службой за какие-то иные преступления, почему он должен за нее отдуваться. Митрохин погрузился в тяжкие раздумья.
– Я требую ответа, – проворчал дознаватель.
Иван Васильевич решил, что большого вреда не будет, если он скажет правду.
– Ну да, – проговорил он, – я ее знаю. И что?
Познакомились совсем недавно. А что она натворила?
– Вопросы здесь задаю я, – повторил Четвертый.
– Вот ведь заладил, – проворчал Митрохин, – раз ты такой страшный, то я больше ни слова не скажу. Понял?
– При каких обстоятельствах вы познакомились? Было ли это знакомство продиктовано какой-либо общей целью или явилось случайным стечением обстоятельств?
– Пошел ты! Сказал – ничего не скажу, значит, не скажу. Думал, я шучу? Так?
Лысый обернулся к краснорожему и что-то сказал чуть слышно. Тот поглядел на Митрохина свирепо и медленно кивнул.
– Эй, – забеспокоился Иван Васильевич, – об чем речь-то?! Ладно, ладно. Я пошутил. Расскажу все, что знаю.
– Не надо, – приказал дознаватель громиле и повернулся к Митрохину, – я слушаю, человек.
– В общем, я сам к ней пришел, – заговорил Иван Васильевич, – когда ваши братки прессинговать меня начали и мне невмоготу стало. Ну и пошел к ней за помощью. Она вызвала ваших, и они… – Тут до Митрохина кое-что стало доходить.
А вдруг колдунья не имела права так поступать.
Это же получается, что она своих на своих же натравила? Но ей-то откуда было знать. Она колдунья, одернул себя Иван Васильевич. Должна знать, что вытворяет. Чай, не первый день в этих сферах вращается. – Я только от ваших хотел избавиться, – заговорил он, глядя на дознавателя, – а что да как – этого я не знаю. Совсем не знаю.
– Суд разберется, – ответил Четвертый, разом утратив интерес к человеку.
– Зачем суд? – заюлил Митрохин. – Может, мы без суда как-нибудь разберемся. А? Ну что мы, в самом деле, ведь два разумных… э-э… существа.
Всегда сможем понять друг друга. А, ну, может, как-то все же договоримся. Ты мне – я тебе. Закон жизни, а?
Дознаватель смерил банкира презрительным взглядом и сказал голосом, в котором трудно было уловить хоть какие-то интонации:
– Здесь не первичная реальность. Никакие твои материальные ценности меня не могут заинтересовать, человек. – И обратился к краснорожему монстру:
– Монтгомери, поджарь ему пятки.
Я хочу, чтобы он понял, где оказался.
– Эй, – закричал Митрохин, – не надо!
Здоровяк подхватил его, закинул на плечо и потащил прочь. Дверца открылась перед ним сама по себе. Иван Васильевич успел заметить, что дознаватель поднялся, задумчиво побрел к стене и прошел через нее без видимых усилий.
Краснорожий двинулся вниз по винтовой лестнице, поминутно стукая пленника обо все уступы.
Митрохину пришлось сосредоточиться на том, чтобы не размозжить лоб о каменную кладку. Он крутил головой, чувствуя, как наливается свинцом шея.
Они проследовали заваленным хламом коридором в грязную вонючую комнату, всю поросшую мхом. На сырых стенах ползали мокрицы. Посредине комнаты стоял ржавый металлический стол с зажимами для рук и ног. Джинн действовал деловито. Бухнул банкира на стол, щелкнув замками.
Улыбнулся, глядя на искаженное от ужаса лицо Ивана Васильевича.
– Слышь, ты! – выкрикнул банкир. – Морда!
Ты за это ответишь. Ой-йо-о-о!
Митрохин приподнял голову, наблюдая за чудовищными приготовлениями. Краснорожий развел огонь в настенной нише и принялся раздувать его мехами, положил на угли кусок ржавой железки.
Крякнул с удовольствием и повернулся к банкиру.
– Не надо, – попросил Иван Васильевич, – или я за себя не ручаюсь!
Джинн сдернул с его ног туфли по триста долларов за штуку, между прочим, и швырнул в топку.
Немного поработал мехами, чтобы обувь пленника поскорее занялась голубоватым пламенем. Некоторое время они оба с интересом наблюдали, как горят туфли. Ифрит, присев рядом с нишей на корточки, а Митрохин, оторвав затылок от ржавого стола.
– Не-е-е-ет! – вскричал он.
– О да-а-а, – ответил джинн. Подошел к Ивану Васильевичу и аккуратно снял с его ног носки.
Они последовали за обувью.
Кусок раскаленной железки лег в ладонь краснорожего. Он повернулся к банкиру. Тот отчаянно забился в креплениях, стараясь освободиться.
– Не надо! Пожалуйста, не надо…
Джинн в ответ растянул морду в омерзительную усмешку, хохотнул и собирался уже прижечь Митрохину пятки, когда из стены появился дознаватель. Вошел легко, словно через дверь.
– Не надо! – проговорил он, дождался, пока здоровяк опустит железку, и пояснил:
– Совет не одобрил пытку. До суда этого приказано не трогать… Очень жаль. – Дознаватель посмотрел на Митрохина так, что тот немедленно понял – если бы он оказался в руках Четвертого, то умер бы в страшных муках.
– Да что я тебе такого сделал? – пробормотал Иван Васильевич.
Ответом его не удостоили. Дознаватель махнул рукой краснорожему, и они удалились. Громила некоторое время оглядывался на прикованного к столу пленника с явным сожалением. По всему было видно, как ему хочется прижечь пятки Ивана Васильевича.
