Андрей Дашков - СУПЕРАНИМАЛ (Сборник)
– Свари кофе.
– Зачем тебе кофе, дорогой? У тебя же есть я, – прошептала Дезире, приблизилась спереди, что случалось нечасто, и взяла его лицо в свои ледяные ладони.
Лоун мгновенно почувствовал себя так, словно в него снова вставили скелет. Ему пригрезилась вечная ночь и запахи сырой земли. Где-то очень далеко звонил колокол. Его погребальная песня длилась, и длилась, и длилась. Ветер носился в темном пространстве, наполняя паруса, сотканные из звездного сияния…
Наваждение прошло так же быстро, как возникло.
– Тебе лучше? – спросила она. – Все еще хочешь кофе?
– Нет.
– Освежает, правда? – Она нежно улыбалась ему. Он всякий раз вздрагивал, видя эту улыбку. И черные, всепонимающие глаза старухи на неправдоподобно юном и красивом лице…
Ладони разжались. Упала железная маска. Под нею уже было другое существо – беззащитное, уязвимое и робкое. Существо, которое давно утратило силу творить. Что дальше? Импотенция? Кто сказал, что секс – не созидание?
– Все это бесполезно, – почти простонал Лоун. – Кому нужны твои дешевые приемчики! Я не могу больше писать.
– Я понимаю, – шепнула Дез. – Я пытаюсь помочь.
Ох эта ее ласковая настойчивость! Порой ему казалось, что таким мягким, но неотвратимым нажимом можно разрушить любую стену и сдвинуть с места Эверест.
– Да, ты поможешь! – Сарказм давался с трудом. Лоун собрал во рту скопившуюся слюну и поискал взглядом, куда бы сплюнуть.
– А кто же еще, дурачок? Не сопротивляйся. Расслабься. Разреши мне вести тебя. Начнем…
Он покорно отставил бутылку и включил компьютер. В конце концов, это ничего не значило. Очередная мелкая уступка, непрерывный компромисс, в который превратилась его жизнь. Он и раньше по многу часов просиживал впустую, уставившись в экран, на котором было только меню редактора, и не мог выдавить из себя ни строчки. Источник иссяк. По пересохшему руслу катились только безжизненные камни. И хоронили под собой писателя Лоуна.
Вот и сейчас молчание длилось сорок минут. Сорок незаметныхминут. Он слушал только свое дыхание. Все это время Дез сидела неподвижно, ничем не выдавая своего присутствия. Ни запаха, ни флюидов, ни звука. Но он знал: стоит ему дернуться – и…
Прилив бодрости закономерно сменился отливом. Его снова клонило в сон.
…И ее рука легла сзади на его левое плечо.
– Не получается, – сочувственно констатировала Дез. – А ведь ты вправду был хорош. Даже в «Кодексе бесчестия» еще чувствуется прежний Лоун. Сколько целебного яда! Сколько беспощадной силы! А эта предельная обнаженность, которая и не снилась эксгибиционистам прошлой «волны»! Эта декадентская червивость в сочетании с животной грубостью!…
Издеваясь, она цитировала критические статейки. Если без дураков, она была его самым тонким критиком. Тонким, как скальпель, препарирующий монстров, которых плодила извращенная матка. Она была единственной, кого он не мог обмануть. Да и не хотел. Она была тенью его подлинного «я».
Между тем Дез продолжала:
– Лиза как-то призналась мне, что от некоторых твоих страниц у нее пробегали мурашки по спине… По-моему, в какой-то момент она испугалась того, кого скрывает эта маска. – Указательный палец «выстрелил» в лицо Лоуну. – Все равно что, живя с садовником, вдруг обнаружить, что на самом деле спишь с палачом.
«Мурашки по спине»? Смешно. Что она могла знать об отвращении к себе и страхе, настоящемстрахе? Кроме того, Лиза – не вполне удачный пример. Одна из его последних пассий. Не самая умная. Но чутье у нее было. Она чуяла сладкий запашок распада за километр… И сколько времени прошло после того, как он закончил «Кодекс»? Три с половиной года. С тех пор он пожинал плоды с денежного дерева, посаженного в стране дураков. И каждый новый день, каждую новую ночь ему становилось все больше не по себе.
Эта сучка Дез прекрасно понимала, что по-настоящему хорош он был в «Девяти кругах рая», неплох в «Солнце полуночи», а «Кодекс» – лишь эхо призыва, заставляющее неискушенных блуждать в потемках. С искушенными как раз проще – те привыкли дурачить сами себя.
Сплетения фраз, сплетения кишок. Все заканчивается либо облегчением, либо неизлечимым запором.
* * *– …Я буду рассказывать тебе о прошлом, настоящем, немножко о будущем, – мурлыкала Дез. – О тех, кто был у меня раньше. А ты печатай. На клавиши еще не разучился нажимать?
– Это твоепрошлое, – сказал он, тупо сопротивляясь, предугадывая ловушку, сделку с совестью (резиновой писательской совестью, не имеющей ничего общего с человеческой, – эдаким дырявым кондомом, который пропускает все что угодно, кроме плагиата, и отфильтровывает чужое, каким бы мелкодисперсным ни был раствор).
– Ошибаешься. Это и твоепрошлое. Те люди, которые прошли через мои руки… они ведь не напрасные жертвы, правда? Если ты думаешь иначе, значит, еще не повзрослел. Мы с тобой двигались навстречу друг другу сквозь столетия и расстояния, которые ты себе представить не можешь. Поверь мне, милый, твоя частная история писалась спермой и кровью за сотни поколений до того, как твое существование стало необходимым, до того, как проявилось твое изображение. И не преувеличивай трагизм, ты же знаешь, я этого не люблю. Ты должен написать об этом, болван, иначе кое-кто начнет сердиться. А теперь посмей сказать, что ты ни о чем такомне подозревал!
Дез умела увещевать. Она также являлась его психоаналитиком. Бесплатные сеансы в любое время дня и ночи, если не считать, что он расплачивался всей своей жизнью. Цивилизованно и комфортабельно, разве не так?
Лоун решил попробовать. Собственно говоря, он ничего не терял. Ничего, кроме времени. Вдруг его осенило: а что, если он – не первый и даже не тысячный в списке тех, кто согласился от бессилия сплясать под ихдудку? Что, если все давно превратились в статистов непонятной игры, затеянной гардами? Значит, «клиенты» – только пешки, прикрытие, муляжи. И что, если все вокруг создано не нами, людьми? Когда, в какой момент произошла подмена? Или гарды подменяли нас постепенно и повсюду, вытесняя из тех областей деятельности, которые мы наивно считали исключительно своими, сугубо человеческими? Взять, например, искусство. Кто будет оспаривать существование разрыва в восприятии? Или ставшее очевидным разделение на две касты со всеми вытекающими болезненными противоречиями?… Эти подозрения могли завести очень далеко.
