Владимир Орловский - Бунт атомов
Это было полнейшей нелепостью, диким бредом, казалось сном, а между тем на Дерюгина из черной дыры револьвера смотрела неизбежная смерть.
В одно короткое мгновенье в голове его пронеслась внезапная мысль. Он сделал скачок в сторону магнита и крикнул наверх в кабинку:
- Дагмара, дайте ток!
Еще раз хлопнул выстрел. Дерюгин упал, Девушка машинально схватилась за рукоятку.
В следующую секунду произошло нечто поразительное: револьвер, вырванный из рук Эйтеля чудовищной силой, пролетел по воздуху десяток шагов, отделявших его от магнита, и ударился с размаху о наконечник полюса. Сила толчка была такова, что револьвер, как это часто случается с автоматическим оружием, разрядился еще несколько раз, а затем остался неподвижным на магните, будто придерживаемый невидимой рукой.
Эйтель опрокинулся навзничь, в нескольких шагах от своего противника, пронзенный собственными пулями. От машины и из обоих смежных корпусов к ним бежали уже люди, чей-то голос требовал врача и носилки. Сверху по трапу полумертвая от ужаса спускалась Дагмара, еле держась руками за перила. Кругом что-то кричали, но за шумом моторов ничего нельзя было разобрать. Главный инженер махнул рукой механику в машинное отделение,- двигатели стали. С наконечника магнита упал вниз револьвер, только что бывший в руке Флиднера, разбитые часы, железный лом, связка ключей, еще какая-то мелочь, приставшая к нему в тот момент, когда в обмотку был дан ток.
Несколько человек хлопотали уже около Дерюгина; Дагмара первая расстегнула окровавленный костюм на груди инженера и приникла ухом, выслушивая биение сердца. Другие занялись Эйтелем. Через пять минут появился заводской врач с санитарами и носилками.
Обоих раненых понесли в амбулаторию. Флиднер стонал и водил вокруг совершенно безумными глазами; Дерюгин лежал молча, следя взглядом за Дагмарой, метавшейся между ним и братом.
Осмотр врача выяснил, что раны инженера - одна в левое плечо, другая в ногу - неопасны, во всяком случае не затронуты кости. Положение Эйтеля было гораздо хуже; у него было прострелено правое легкое, он стонал, харкал кровью и тяжело хрипел. На вопрос Дагмары доктор скептически покачал головой.
- Здесь дело плохо, мадемуазель, если хотите знать правду. Если бы еще организм был сам по себе здоров... Но помимо всего прочего, по-моему, нервная система совершенно расшатана...
Главный инженер после перевязки подошел к Дерюгину и пожал здоровую руку.
- Ну, поздравляю,- сказал он,- счастливая мысль пришла вам в голову. Если бы вы не догадались вырвать магнитом револьвер из рук этого сумасшедшего,- мы бы сейчас не имели удовольствия с вами разговаривать.
- Все хорошо, что хорошо кончается,- улыбнулся Дерюгин,- скверно то, что я на некоторое время выбыл из строя... А как там?
Он указал глазами на Эйтеля, стонавшего на перевязочном cтоле.
- Кажется, плохо. Пробито легкое, а главное - здесь не в порядке,инженер стукнул себя пальцем по лбу и нахмурился,- впрочем, сейчас улицы полны такими же одержимыми. Paranoia, mania persecutoria и черт знает еще какие скверности по словам врача. Мировой бедлам какой-то.
Вечером Эйтель потерял сознание. Он метался, стонал, бредил событиями, пережитыми за последнее время, звал отца и неустанно с упрямою злобою повторял имя Дерюгина.
- Кто вырвал у меня револьвер? Какая у вас тут чертовщина творится? вскрикивал он иногда, вспоминая, очевидно, неожиданный финал минувшего дня.
К утру он умер.
Глава XIX Встреча с шаром
Прошла неделя после пожара Рима. Атомный вихрь, двигаясь вдоль побережья, достиг южных склонов Альп и повернул к северной Ломбардии, превращая в пустыню цветущий край.
У Париже тревога понeмногу улеглась. Правда, отдельные вспышки то здесь, то там еще охватывали уличную толпу, но после буйных дней наступила реакция; люди погрузились в апатию, холодное равнодушие ко всему происходящему.
Трудно было узнать кипящий жизнью, шумный, бешеный город,- так унылы и пустынны стали его улицы. Отчасти и в самом деле он опустел: за несколько дней паники по крайней мере треть его населения рассеялась по окрестностям и ближайшим городам, и теперь очень медленно и нехотя возвращалась по домам.
И по-прежнему только на заводах неустанно круглые сутки шла работа, а за переплетами огромных окон днем и ночью двигались, как головы и спины сказочных чудовищ, машины.
Таким же оживлением и бодростью кипел Латинский квартал, ставший средоточием жизни Парижа. Здесь, в Сорбонне, продолжал работать съезд физиков, разбившийся на секции и превратившийся в штаб, управлявший работами на территории Франции.
А рядом, в Люксембургском дворце, на месте старого сената, народное правительство строило камень за камнем новую жизнь и облекало живою плотью планы, рождавшиеся в Сорбонне.
Крупнейшие металлургические заводы были привлечены к постройке магнитов. У Безансона и Седана сооружались бетонные пушки; опустошались арсеналы, и сотнями и тысячами тонн взрывчатые вещества, заготовленные людьми для истребления себе подобных, поглощались каменными утробами.
Дерюгин лежал в клинике медицинского факультета на бульваре С.-Мишель и мог видеть из окна оживленные группы людей, отряды рабочей гвардии, манифестации, точно соединившие живым потоком эти два центра, вокруг которых кристаллизовалась рождающаяся жизнь.
Сам он чувствовал себя прекрасно и только ждал с нетерпением дня, когда, наконец, сможет броситься в бурное человеческое море, погрузиться с головой в работу, кипевшую вокруг.
Раны его быстро затягивались. К концу недели он ходил уже довольно бодро, слегка опираясь на палку, и только рука работала с затруднением.
Зато с Дагмарой творилось неладное. Она не заболела, как случилось несколько дней перед тем, не слегла, но, видимо, ужасный день на Монмартре придавил ее непосильным бременем.
Навещая Дерюгина в клинике, она в его присутствии старалась держаться бодро, но он видел, что это стоило ей больших усилий.
Она сгорбилась, осунулась, на лицо легла неуловимая тень. Когда она заставляла себя улыбаться, Дерюгину, глядя на эту улыбку, хотелось плакать. Он знал, что смерть брата, в которой она оказалась невольной виновницей, надломила и без того смятенный дух.
Как-то раз он попробовал было заговорить об этом, чтобы придти ей на помощь, но сейчас же замолчал и больше не решился повторить свою попытку: у Дагмары вдруг задрожали губы, лицо передернулось судорогой, а в глазах появилось выражение, какое бывает у затравленного зверя.
Она сжала его руку и прошептала чуть слышно:
- Не надо об этом...
