Роберт Силверберг - Лагерь Хауксбилль
– Вы ошибаетесь, я стоял как раз позади Молота, я не…
– Я видел, как вы упали, то есть выпали на Наковальню. Вы путешествовали во времени, так?
– Нет.
– Не лгите мне! Я не знаю, как это вам удалось, но вы каким-то образом перемещались во времени в будущее, разве не так? Вы здесь шпионите за нами, и вы только что отправлялись куда-то, чтобы представить отчет о своих наблюдениях, а теперь вернулись назад.
Бледный лоб Ханна блестел от обильного пота.
– Я предупреждаю вас, Барретт, – стараясь быть сдержанным, произнес он, – не задавайте именно сейчас слишком много вопросов. Обо всем, что вы желаете узнать, вы узнаете в должное время. Оно еще не наступило. А пока что, пожалуйста, разрешите мне выйти.
– Я требую сначала ответить на мои вопросы, – настаивал Барретт.
Только сейчас он осознал, что весь дрожит. Он уже знал ответы на свои вопросы, и они потрясли его до глубины души. Он знал, где был Ханн. Но тот должен был сам в этом признаться.
Ханн молчал. Потом сделал несколько нерешительных шагов в сторону Барретта, который не шевелился. Он, казалось, собирался с духом, чтобы неожиданно рвануться к двери.
– Вы не выйдете из этой комнаты, – твердо сказал Барретт, – пока не скажете мне то, что я хочу узнать.
Ханн бросился вперед.
Барретт стоял прямо перед ним, упершись костылем в косяк, перенеся весь свой вес на здоровую ногу, и ждал, когда Ханн окажется рядом. Он прикинул, что тяжелее Ханна по меньшей мере на сорок килограммов. Этого вполне могло хватить на то, чтобы компенсировать молодость и здоровые ноги Ханна.
Они сошлись, и Барретт впился пальцами глубоко в плечо Ханна, пытаясь задержать его, оттолкнуть назад в комнату.
Ханн чуточку отступил, затем, ничего не говоря, пристально посмотрел на Барретта, и снова стал нажимать.
– Нет… нет… – рычал Барретт. – Я вас не выпущу.
– Я не хочу этого делать, – произнес Ханн и снова поднажал.
Барретт почувствовал, что согнулся. Он еще сильнее сдавил плечи Ханна и старался оттолкнуть его от двери. Но Ханн держался крепко, и вся сила Барретта ушла на то, чтобы самому удержаться на ногах. Костыль выскользнул у него из-под мышки и упал поперек двери. Еще одно какое-то мгновение Барретт превозмогал мучительную боль, когда весь вес его тела оказался на бесполезной для него ноге, затем ноги его подкосились, и он стал оседать на пол. Рухнул он с оглушительным грохотом.
В комнату ворвались Квесада, Альтман и Латимер. Барретт корчился на полу, впиваясь пальцами в бедро своей покалеченной ноги. Ханн с несчастным видом стоял над ним, сцепив ладони.
– Извините, – пробормотал он. – Вам не следовало бороться со мной.
Барретт сердито рявкнул:
– Вы перемещались во времени, да? Теперь вы можете ответить на мой вопрос?
– Да, – наконец произнес Ханн. – Я был там, наверху.
Через час, когда Квесада всадил ему достаточно обезболивающих уколов, чтобы он не пытался более выпрыгнуть из собственной кожи, Барретт узнал в подробностях все, что хотел узнать. Ханн не намеревался открываться так скоро, но после этой небольшой стычки передумал.
Все было очень просто. Путешествие во времени стало теперь возможным в обоих направлениях. Весь этот многословный и впечатляющий шум о перекачке энтропии оказался просто болтовней.
– Нет, – заметил Барретт. – Я сам лично обсуждал этот вопрос с Хауксбиллем – постойте, когда это было? – в 1998 году. Я был знаком с ним.
Я спросил, могут ли люди перемещаться во времени с помощью его машины. И он ответил: нет, только назад во времени. Как показывали его уравнения, перемещение вперед было невозможно.
– Его уравнения были неполными, – сказал Ханн. – Теперь это очевидно.
Он никогда не работал над возможностью перемещаться в будущее.
– Неужели такой человек, как Хауксбилль, мог допустить ошибку?
– Да, по меньшей мере одну. Недавно были проведены более глубокие исследования, и теперь мы знаем, как можно перемещаться в обоих направлениях. Даже в теорию Эйнштейна впоследствии вносились поправки.
Почему же от ошибок должен быть застрахован Хауксбилль?
Барретт покачал головой. На самом деле, почему Хауксбилль не мог ошибиться, спросил он себя. Ведь он, Барретт, просто принял на веру то, что работа Хауксбилля была совершенством и что он был обречен доживать свои дни здесь, у истоков времени.
– И давно ли разработана технология двустороннего перемещения? спросил Барретт.
– Лет пять тому назад, – ответил Ханн. – Пока еще мы не можем с уверенностью сказать, когда произошло это крупное открытие. Когда мы закончили разбирать секретные архивы прежнего правительства…
– Прежнего правительства?
Ханн кивнул:
– Революция произошла в январе 2029 года. Она не была кровопролитной.
Синдикализм прогнил изнутри, и от первого же толчка рухнул. Тотчас же к власти пришло революционное правительство, находившееся за кулисами, и восстановило старые конституционные гарантии.
– Это была гниль? – краснея, спросил Барретт. – А может быть, термиты? Придерживайтесь одних и тех же метафор.
Ханн отвел взгляд:
– Так или иначе, но прежний режим пал. Сейчас у власти временное либеральное правительство. Примерно через шесть месяцев должны состояться выборы. Не спрашивайте меня подробно о философии новой администрации. Я не политик-теоретик… Я даже не экономист. По-моему, вы и сами об этом догадались.
– Кто же вы тогда?
– Полицейский, – сказал Ханн. – Член комиссии по обследованию системы тюрем прежнего режима, включая и этот лагерь.
– А что произошло с политическими заключенными там, наверху? поинтересовался Барретт.
– Их освободили. Дела пересмотрели, а их как можно скорее выпустили на свободу.
Барретт кивнул:
– А синдикалисты? Что стало с ними? Мне было бы интересно узнать об одном из них – следователе Джекобе Бернстейне. Может быть, вы что-нибудь слышали о нем?
– Бернстейн? Конечно, слышал. Один из членов Совета Синдикалистов, то есть был им. Главный следователь…
– Был?
– Он покончил с собой, – пояснил Ханн. – Многие из синдикалистов так поступили, когда стал рушиться их режим. Бернстейн стал первым.
– Это символично, – произнес Барретт, тем не менее почему-то тронутый этим известием.
Наступила долгая тишина.
– Была одна девушка, – сказал Барретт. – Давным-давно… Она исчезла… Ее арестовали в 1994 году, и больше никто не мог узнать, что с ней случилось. Может быть…
Ханн покачал головой.
– Мне очень жаль, – тихо произнес он. – Это было тридцать пять лет назад… Нам не попадался ни один заключенный, который провел в тюрьме больше шести-семи лет. Наиболее стойкое ядро оппозиции сослали в лагерь «Хауксбилль», а остальные… Маловероятно, что ее удастся разыскать.
