Андрей Плеханов - Царь муравьев
– Садись, Дим, – он показал рукой на диван. – Сейчас приведу твою Женьку.
– Может, не будить ее? Пусть поспит.
– Садись, сказал! – рыкнул он начальственным голосом. – Жди здесь, не ходи никуда.
И удалился вдаль по темному коридору.
Вот где, значит, одно из мест, где можно притаиться подлизе. Да, в такой глуши, да еще и защищенной строгим режимом, можно спрятать не один десяток людей – при наличии доброй воли со стороны начальника колонии.
Хотя, с другой стороны, что здесь подлизам делать? Только прятаться, пережидать неприятности. Вряд ли они, идеально приспособленные к городу «проститутки и жулики», смогут долго просуществовать в глухом захолустье и не зачахнуть от провинциальной скуки.
Спустя несколько минут я услышал топоток легких ног по паркету. Женя, лесная белочка, бежала босиком по паркету, вытянув вперед руки, сияя в полумраке улыбкой. В длинной белой сорочке, развевающейся на бегу – этакое привиденьице. Я попытался вскочить, но она прыгнула на меня как обезьянка, обхватила руками и ногами и повалила обратно на диван.
Я не успел сказать ни слова. Она целовала меня исступленно, закрыла мой рот сухими после сна губами, пила меня, словно я был влагой, могущей утолить ее жажду. Высасывала меня, как проголодавшаяся паучиха, мяла кожу мою тонкими сильными пальцами, царапала острыми коготками. Я извивался и корчился я под ней, меня снова било разрядами тока.
Следующий момент, выхваченный вспышкой из мрака: мы стоим под душем, она трет меня мочалкой – патологическая чистюля, енот-полоскун. Мне уже много легче, накопленное уже выплеснулось из меня в нее, а может, и не раз выплеснулось, но я не помню, было ли это, и если было, то как. И я говорю…
Не помню, что я тогда говорил – вероятно, какую-нибудь чушь. Влюбленные катастрофически глупеют. Влюбленные насмерть – теряют разум напрочь. Лучше не описывать бред, который они несут.
И наконец я просыпаюсь.
Луч солнца пробивается сквозь тонкую щель между тяжелыми зелеными шторами, разрезает комнату как бритвенное лезвие, пылинки совершают в нем хаотический танец, медленно кружат, опускаются, поднимаются и опускаются снова. Мы лежим с Женькой под одним одеялом. Я не вижу ее, она накрылась с головой, но чувствую ее худенькое девчоночье тело. Тощее тельце с выпирающими косточками, любимый мой скелетик. Она облепила меня со всех сторон сразу – не знаю, как ей это удается – сразу со всех сторон, как длиннорукий гиббон. Она спит, я слышу ее размеренное дыхание, и все равно держится за меня изо всех сил, цепко, почти больно. Словно детеныш какого-нибудь животного, которого таскают по ветвям, и который всегда, даже во сне, боится отцепиться, упасть и разбиться до смерти.
– Белочка, – шепчу я тихо, почти беззвучно. – Моя родная…
В моих долгих скитаниях я обрел место. И место это не имеет никакой географической привязки. Оно – не «где». Оно – «с кем».
С ней, с Женькой. Где бы это ни было.
Глава 14
Завтрак мы благополучно проспали. Валялись бы в постели и дальше, несмотря на сосущую пустоту в желудке. Не получилось: в полдень Слава деликатно постучал в дверь и позвал обедать.
Пока мы одевались, я пытался задать Жене вопросы, но она отнекивалась: «Потом, сейчас некогда, Славка ждет». То, что она соскучилась по мне, не сделало ее более разговорчивой.
Ярослав ждал нас в гостиной, смотрел какой-то боевик, положив ноги на журнальный столик, грохотало из колонок не тише, чем в настоящем кинотеатре. Мы спустились по лестнице и перешли в другой подъезд дома. Здесь, на первом этаже, обнаружилась большая столовая. Не общепитовская, разумеется, а семейная, но размером не меньше общепитовской, и уверяю вас, куда более изысканная, декорированная под охотничий зал. Я видел нечто подобное в одном из замков Германии, и тем более удивительно было увидеть такое в российской глуши. Тот, кто придумал и выстроил интерьер, обладал хорошим вкусом. Стены, облицованные камнем, имитировали средневековую кладку. Бурые, грубо обтесанные деревянные балки потолка выглядели так, словно им лет четыреста, не меньше. На стенах висели головы оленей, кабанов и сайгаков (видимо, хозяин охотился не только в окрестных лесах, но и в местах дальних), а также рога разного размера – от мелких косуль до огромных лосей. А еще четверть стены закрывал зелено-коричневый, выцветший от времени гобелен с изображением псовой охоты. Древние гравюры – тоже на тему охоты. Медные охотничьи рожки, ряды старинных ружей на деревянных подставках (безусловно, не настоящие, копии, но ничуть от этого не менее красивые). И огромный камин. Да нет, не просто камин, а то, что по-английски называется «fireplace» – монументальное сооружение с плоским каменным полом, массивной деревянной полкой сверху, чугунной узорной решеткой внизу, закопченными плитами задней стенки и почерневшими от дыма гипсовыми фигурами сирен по бокам. В таком камине можно развести настоящий костер и поджарить на вертеле барана или кабанчика. Сооружение помпезное, не экономичное – только успевай подкидывать дрова, а жара все равно не будет, все уйдет в трубу. Но здесь, в этом зале, файеплейс выглядел торжественно – сразу представилось, как вечером, в полумраке, горят в нем поленья, и красные отсветы пляшут на лицах людей, свершающих трапезу.
Скажу прямо, я обалдел. Можно свыкнуться с тем, что начальники исправительных колоний живут на широкую ногу, но дело было вовсе не в богатстве, а во вкусе. Конечно, можно взять альбом с фотографиями и попытаться скопировать охотничий зал в собственном коттедже. Но вряд ли это удастся – получится, скорее всего, кич и подделка. Для того, чтобы это выглядело красиво и в то же время естественно, нужен профессиональный дизайнер.
Подумаешь, дизайнер, скажете вы, интерьерных дизайнеров сейчас как собак нерезаных!
Вы не видели заборы зоны, скажу я вам. И поселок околозоновский не видели, и саму ауру этого места не чувствовали – хмурую, душную, пропитанную несвободой и унижением людей, обитающих здесь. Коттедж начальника колонии Рыкало резко диссонировал со всем остальным. Если бы я увидел в его столовой резные деревянные доски, типичный зэковский art-skill, то не удивился бы ничуть. Насмотрелся я на такое, пока работал у Некрасова. Да и мне самому не раз дарили образчики подобного искусства. Большие нарды – дерево липы, зачем-то выкрашенное морилкой, светлая резьба, смотрится аляповато. Разворачиваем нарды, что мы видим? На каждой половине сидит представитель среднезиатской национальности, оба в халатах, шароварах, пышных тюрбанах и бородах. Нарисованы яркими анилиновыми красками, очерчены тушью, покрыты лаком. Качество рисунка – примерно на уровне пятиклассника, но есть и нечто оригинальное, некий криминальный колорит. Оба среднеазиата сидят босые, пальцы веером – как на руках, так и на ногах. Распальцовка в четыре конечности. Супер! Или еще один пример: подаренный мне с зоны журнальный столик – если заглянете в гости, то увидите сей экспонат собственными глазами. Опять же морилка, опять же лак. Так вот, столешница длиной в метр сделана всего из двух досок – сосновых, сырых, только что с лесопилки. А что нам стоит стол построить? Сколотили, присобачили круглые ножки на роликах, слегка отстрогали, чуток полачили. Что случилось с досками через пару месяцев? Вы догадались правильно, они лопнули. Столешницу пересекла пара трещин, в них можно засунуть палец. Стол при этом перекосило, перекоробило так, что он стал похож на хромую собаку, одна из его ног не достает до земли сантиметров на пять, я подкладываю под нее пару томов медицинской энциклопедии, чтобы журналы с журнального стола не сваливались.
