Курт Воннегут - Колыбель для кошки
Они силком посадили меня в такси.
Хэзел обняла меня за плечи:
– Ничего, теперь ты возле своей мамули. Не надо так расстраиваться.
Я постарался забыться. Я закрыл глаза. И с глубочайшим идиотическим облегчением я прислонился к этой рыхлой, сырой деревенской дуре.
122. Семейство робинзонов
Меня отвезли на место у самого водопада, где был дом Фрэнклина Хониккера. Осталась от него только пещера под водопадом, похожая теперь на и’глу – ледяную хижину под прозрачным сине-белым колпаком льда-девять.
Семья состояла из Фрэнка, крошки Ньюта и четы Кросби. Они выжили, попав в темницу при замке, куда более тесную и неприятную, чем наш каменный мешок. Как только улеглись смерчи, они оттуда вышли, в то время как мы с Моной просидели под землей еще три дня.
И надо же было случиться, что такси каким-то чудом ждало их у въезда в замок.
Они нашли банку белой краски, и Фрэнк нарисовал на кузове машины белые звезды, а на крыше – буквы, обозначающие гранфаллон: США.
– И оставили банку краски под аркой? – сказал я.
– Откуда вы знаете? – спросил Кросби.
– Потом пришел один человек и написал стишок.
Я не стал спрашивать как погибла Анджела Хониккер-Коннерс, Филипп и Джулиан Каслы, потому что пришлось бы заговорить о Моне, а на это у меня еще не было сил.
Мне особенно не хотелось говорить о смерти Моны, потому что, пока мы ехали в такси, чета Кросби и крошка Ньют были как-то неестественно веселы.
Хэзел открыла мне секрет их хорошего настроения:
– Вот погоди, увидишь, как мы живем. У нас и еды хорошей много. А понадобится вода – мы просто разводим костер и растапливаем лед. Настоящее семейство робинзонов, вот мы кто.
123. О мышах и людях
Прошло полгода – странные полгода, когда я писал эту книгу. Хэзел совершенно точно назвала нашу небольшую компанию семейством робинзонов – мы пережили ураган, были отрезаны от всего мира, а потом жизнь для нас стала действительно очень легкой. В ней даже было какое-то очарование диснеевского фильма.
Правда, ни растений, ни животных в живых не осталось. Но благодаря льду-девять отлично сохранились туши свиней и коров и мелкая лесная дичь, сохранились выводки птиц и ягоды, ожидая, когда мы дадим им оттаять и сварим их. Кроме того, в развалинах Боливара можно было откопать целые тонны консервов. И мы были единственными людьми на всем Сан-Лоренцо. Ни о еде, ни о жилье и одежде заботиться не приходилось, потому что погода все время стояла сухая, мертвая и жаркая. И здоровье наше было до однообразия ровным. Наверно, все вирусы вымерли или же дремали.
Мы так ко всему приспособились, так приладились, что никто не удивился и не возразил, когда Хэзел сказала:
– Хорошо хоть комаров нету.
Она сидела на трехногой табуретке на той лужайке, где раньше стоял дом Фрэнка. Она сшивала полосы красной, белой и синей материи. Как Бетси Росс8, она шила американский флаг. И ни у кого не хватило духу сказать ей, что красная материя больше отдает оранжевым, синяя – цветом морской волны и что вместо пятидесяти пятиконечных американских звезд она вырезала пятьдесят шестиконечных звезд Давида.
Ее муж, всегда хорошо стряпавший, теперь тушил рагу в чугунном котелке над костром. Он нам все готовил, он очень любил это занятие.
– Вид приятный, и пахнет славно, – заметил я. Он подмигнул мне:
– В повара не стрелять! Старается как может! Нашему уютному разговору аккомпанировало издали тиканье автоматического передатчика, сконструированного Фрэнком и беспрерывно выстукивающего «SOS». День и ночь передатчик взывал о помощи.
– Спаси-ии-те наши ду-ууу-ши! – замурлыкала Хэзел в такт передатчику: – Спа-аси-те на-ши дуу-ши!
– Ну, как писанье? – спросила она меня.
– Славно, мамуля, славно.
– Когда вы нам почитаете?
– Когда будет готово, мамуля, как будет готово.
– Много знаменитых писателей вышло из хужеров.
– Знаю.
– И вы будете одним из многих и многих. – Она улыбнулась с надеждой. – А книжка смешная?
– Надеюсь, что да, мамуля.
– Люблю посмеяться.
– Знаю, что любите.
– Тут у каждого своя специальность, каждый что-то дает остальным. Вы пишете для нас смешные книжки, Фрэнк делает свои научные штуки, крошка Ньют – тот картинки рисует, я шью, а Лоу стряпает.
– Чем больше рук, тем работа легче. Старая китайская пословица.
– А они были умные, эти китайцы.
– Да, царство им небесное.
– Жаль, что я их так мало изучала.
– Это было трудно, даже в самых идеальных условиях.
– Вообще, мне жалко, что я так мало чему-то училась.
– Всем нам чего-то жаль, мамуля.
– Да, что теперь горевать над пролитым молоком!
– Да, как сказал поэт: «Мышам и людям не забыть печальных слов: „Могло бы быть“9».
– Как это красиво сказано – и как верно!
124. Муравьиный питомник Фрэнка
Я с ужасом ждал, когда Хэзел закончит шитье флага, потому что она меня безнадежно впутала в свои планы. Она решила, что я согласился воздвигнуть эту идиотскую штуку на вершине горы Маккэйб.
– Будь мы с Лоу помоложе, мы бы сами туда полезли. А теперь можем только отдать вам флаг и пожелать успеха.
– Не знаю, мамуля, подходящее ли это место для флага.
– А куда же его еще?
– Придется пораскинуть мозгами, – сказал я. Попросив разрешения уйти, я спустился в пещеру посмотреть, что там затеял Фрэнк.
Ничего нового он не затевал. Он наблюдал за муравьиным питомником, который сделал сам. Он откопал несколько выживших муравьев в трехмерных развалинах Боливара и создал свой двухмерный мир, зажав сандвич из муравьев и земли между двумя стеклами. Муравьи не могли ничего сделать без ведома Фрэнка, он все видел и все комментировал.
Опыт вскоре показал, каким образом муравьи смогли выжить в мире, лишенном воды. Насколько я знаю, это были единственные насекомые, оставшиеся в живых, и выжили они потому, что скоплялись в виде плотных шариков вокруг зернышек льда-девять. В центре шарика их тела выделяли достаточно тепла, чтобы превратить лед в капельку росы, хотя при этом половина из них погибала. Росу можно было пить. Трупики можно было есть.
– Ешь, пей, веселись, завтра все равно умрешь! – сказал я Фрэнку и его крохотным каннибалам.
Но он повторял одно и то же. Он раздраженно объяснял мне, чему именно люди могут научиться у муравьев.
И я тоже отвечал как положено:
– Природа – великое дело, Фрэнк. Великое дело.
– Знаете, почему муравьям все удается? – спрашивал он меня в сотый раз. – Потому что они со-труд-ни-чают.
– Отличное слово, черт побери, «со-труд-ниче-ство».
