Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне
Яр вздохнул. Он знал, что ребята не верят. Точнее, не совсем верят. Но надо было отвечать честно.
Яр сказал:
— Я был на его могиле.
И снова тоской сдавило сердце: «Игнатик Яр…» За окнами темнело и шелестел ветер. Снег не кончался.
Данка поднялась и сказала, что надо думать об ужине. Как народ отнесётся к макаронам с консервами?
Народ отнесся положительно.
— Вот и отлично. Потому что всё равно больше ничего нет. Даже хлеба… Вадик, ты сходишь в булочную?
— Мы сходим с Яром, — сказал Чита.
— И я! — подскочил Алька.
— А ты разденешься и залезешь под одеяло. И никуда не сунешься до завтра. Смотри, всё ещё трясёшься…
— А мама что скажет?
— Я зайду, предупрежу её, — пообещал Чита.
— Сговорились… — пробурчал Алька. Но послушно отдал Яру куртку.
Чита сказал Данке:
— В ближней булочной хлеба наверняка нет. Мы пойдём на Тополиный спуск, но там, конечно, очередь. Не волнуйтесь, если мы задержимся.
— Лучше идите на Южную. Это дальше, зато там народу меньше.
— Пожалуй, — согласился Чита и глазами показал Яру на блик.
Яр понял. Приладил тяжёлый излучатель под курткой.
— Зачем это? — забеспокоилась Данка.
— На всякий случай, — беспечно разъяснил Чита. — И для того, чтобы здесь к этой штуке никто не лез и ничего не нажимал.
— Я что, ненормальный? — обиделся Алька.
— Пошли, Яр, — сказал Чита.
3Вечер был серый, и полосы летящего снега тоже были серые. Теперь ветер гнал не снежинки, а хлопья.
Чита поднял воротник у курточки и сказал:
— Яр, у меня к вам важный вопрос.
— Я чувствую…
— Вы ведь разбираетесь в радиоаппаратуре?
— Думаю, что да…
— У меня родители одно время работали на городском почтамте. Я часто приходил к ним, меня везде пускали… Яр, там на верхнем этаже есть аварийная радиостанция. Сейчас почтамт пустой и электричества, конечно, нет. Но у станции автономное питание, аккумуляторы. Может быть, они сохранились…
— Ну… допустим, сохранились, — осторожно сказал Яр и ощутил тяжесть блика. — И зачем же нам станция, Вадик?
Он поморщился и жалобно попросил:
— Не называйте меня Вадиком. Чита я и есть Чита…
— Данка же называет, — улыбнулся Яр.
— Это Данка…
— Ладно. А ты перестань говорить мне «вы». Сколько можно?
— Хорошо… Яр, вы… ты как видел Игнатика в тот раз… когда хоронили? Близко?
«Опять», — подумал Яр и неохотно сказал:
— Издалека.
— Ты его узнал?
— Я же говорю: было далеко… Неужели ты думаешь, что тысяча людей устроила для меня спектакль? Зачем?
— Не люди, а те… Люди не знали, а тем не трудно устроить обман. Они обманывают всю Планету.
— Но зачем бы они стали обманывать меня?
— Как зачем? Чтобы вы… чтобы ты убрался с Планеты.
— Ты надеешься, — горько сказал Яр, — что Игнатика они где-нибудь спрятали, а похоронили куклу?
— Почему бы и нет? — сердито отозвался Чита. — Они сами куклы. Что им стоит?
Чтобы задавить в себе бесполезную надежду. Яр проговорил беспощадно:
— Нет. Им проще было сделать, чтобы он погиб. Раз и навсегда.
— Яр… Ты же сам говорил, что они не могут это сделать, если нас пятеро.
— Но Игнатик не знал, что вы живы…
— Зато те знали. К тому же Игнатик догадывался…
— Кроме того, это был несчастный случай.
— Подстроенный случай — тоже убийство… Яр…
— Что?
— Яр, а вдруг Тик живой и они держат его где-нибудь взаперти? А он и не старается вырваться, потому что они сказали, будто ты ушёл с Планеты… Совсем ушёл…
— Он доверчивый, — сказал Яр. — Но этому он бы не поверил.
— Яр, ты не обижайся… но ты же по правде ушёл.
— Это получилось, потому что Игнатика нет, — через силу сказал Яр.
Чита опустил голову, долго шёл молча. Хлюпал ботинками по раскисшему на асфальте снегу. Потом хмуро спросил:
— Почему ты боишься надеяться?
— Потому что… — глухо сказал Яр, — надежда погибнет, и будет ещё страшнее.
Чита удивленно вскинул голову и снял очки.
— Страшнее? — звонко спросил он. — Что может быть страшнее для Игнатика, если он погиб? Или вы боитесь за себя, Яр?
— Дурак! — крикнул Яр. Жалобно, зло и с непонятным облегчением. — Чего я боюсь?! Я…
— Вот почтамт, — сказал Чита.
…Почтамт был знаком по Нейску. Три этажа, полукруглые окна, башня с квадратными часами. Левое крыло здания было изъедено огнём и шмелями, камень превратился в сизую губку. Правая часть и центр с башней уцелели, только на башне покосилась решетчатая антенна. Окна выбиты, нигде ни огонька.
— Почтамт. Ну и что? — насупленно сказал Яр.
Чита переглотнул. Прищуренно посмотрел на антенну.
— Если станция цела, можно дать сигнал… Яр, сразу по всем каналам! «Тик, мы живы, мы тебя ждём!» Нас попытаются заглушить, но сразу не успеют.
— Чита, но если он… если ты говоришь, его держат взаперти, разве он услышит радио?
— Он всё равно узнает. Вся Планета будет знать, узнает и он… Яр, он услышит. Он даже траву умеет слушать, даже снег…
«Он говорит умеет, а не умел», — подумал Яр. У него редко и глухо стало толкаться рядом с бликом сердце.
Чита смотрел на Яра требовательными глазами стрелка. И сказал:
— Даже если это самый маленький шанс…
Сумрачный вечерний свет входил в громадные разбитые окна, и в залах стояли серые полусумерки. Чугунные лестницы плавными разворотами вели с этажа на этаж. Ступени гудели под ботинками, эхо тоже гудело в пустой громаде здания — от подвала до башни. Кафельные полы были усыпаны бумагами. Сквозняки шевелили их.
Чита сказал на ходу:
— Может быть, это смешно… Знаешь, Яр, я попросил снежинок-пятилистников рассказать про нас Игнатику. Если ветры донесут их к нему. Но радио, конечно, надёжнее…
Яр промолчал.
На верхнем этаже Яр и Чита прошли несколько больших комнат, заставленных телеграфными аппаратами. Шелестели бумажные ленты, катались под ногами наполовину сгоревшие свечи. Такие же свечи стояли у аппаратов и на подоконниках, посреди лужиц застывшего стеарина.
— Смотри-ка, — уважительным полушёпотом произнёс Чита. — Электричества уже не было, а люди всё равно дежурили. При свечах…
Здесь, наверху, было как-то уютнее. Почти все окна оказались целыми, не гуляли сквозняки. В одной из комнат, за панелью громадного коммутатора трещал неизвестно как выживший сверчок. Казалось, коммутатор включен и ждёт вызова, хотя из панели торчали оборванные провода.
