Виталий Забирко - Все пули мимо
- Сдурел, что ли? - говорю вполголоса и открыто к двери подхожу. Мне твоё самопожертвование ни к чему - тут такой тарарам поднимется, что Бонза и ускользнуть может. А я хочу его тёпленьким взять да в глаза посмотреть. Так что под танк в следующий раз бросаться будешь.
Прикладываю руку к замочной скважине и, что Иван-дурак, своё "по щучьему велению" заказываю. Щёлкает тихонько замок, а у Сашка морда опять так вытягивается, что в фотографию "шесть на девять" ну никак не влезет. Разве что в "девять на двенадцать".
- Прошу, - говорю. - Только, будь добр, тихо и без крови.
Переводит дух Сашок, настраивается, "пушку" обеими руками берёт и мне головой кивает, мол, открывай.
Ну, думаю, дров он сейчас наломает... И вдруг словно что-то щёлкает у меня в черепушке, будто Пупсик или кто другой там тумблер переключает. А чего я, собственно, переживаю, сколько там дров Сашок наломает? Со мной-то ничего случиться не может - заговорённый я! От понимания этого настроение моё что ртутный столбик термометра от огня вверх прыгает, весёлость дикая хмелем по жилам разливается, и даже нечто вроде азарта появляется - пусть парень повеселится, меня потешит.
- Будьте любезны! - усмехаюсь Сашку и жестом театральным перед ним дверь распахиваю.
Что пружина Сашок внутрь дома влетел. Хрясь, хрясь! - слышу там удары приглушённые, а затем - тишина.
Вхожу за ним в дом и картину следующую наблюдаю: двое "секьюрити" на креслах развалились, головы запрокинувши и ручки-ножки раскинувши, а между ними стул стоит с доской для нард, и партия неоконченная на ней. Представляю их последнюю реакцию: распахивается внезапно дверь, на ключ запертая, а за ней никого - лишь ночь в проёме. Только ветерок оттуда холодный вроде дунул и тут же силой нечистой бац, бац! - по кадыкам... Во умора! Ежели по позам "секьюрити" судить, вряд ли они партию в нарды когда-либо доиграют. Разве что на тучках небесных.
- Ты их что - насовсем? - на всякий случай спрашиваю. Жалко всё-таки, как-никак соратниками были.
- Вскрытие покажет... - бурчит Сашок, ребро ладони потирая. Не совсем, видно, у него крыша после штучек Пупсика поехала, если чувство юмора прорезается.
Ну и деньки у нас напряжённые предстоят! Завтра вице-премьера отставного в макинтоше цинковом в столицу отправим, а послезавтра охранников наших по известному ритуалу помпезному провожать будем. Не жизнь - сплошные праздники!
Дальше всё как по маслу пошло, без особых приключений. Ни в коридорах, ни на лестнице никого не оказалось - да и в честь чего здесь охрану на ночь выставлять? Чай, не тюрьма. Поднимаемся мы на второй этаж, в коридор выходим, и вот тут-то я в растерянности, что в ступоре, и застываю. А куда идти, собственно? Привык, понимаешь, что Бонза меня только в своём кабинете принимает, вот и припёрся, по пути привычному, под самые двери, будто он и среди ночи здесь сидит и нас ждёт. Что значит, стереотип мышления! Небось, спит Бонза в своём апартаменте царском, в две дырочки посапывает и ни ухом, ни рылом не ведёт. А ты пойди найди его в особняке вон дверей-то сколько. Будешь в каждую соваться, такой переполох поднимется...
Стою я, значит, в пустом коридоре, на двери кабинета что баран на ворота новые пялюсь, и вдруг моё зрение как бы раздваивается. Вроде бы я всё ещё и здесь нахожусь, но в то же время вроде бы и в кабинете Бонзы оказываюсь - и тут, и там всё вижу. А в кабинете Бонза с Иван Иванычем сидят и нашу с Сашком судьбу решают. Гляжу, на столе карта области расстелена, Ваня, трижды секретный, по ней пальцем корявым водит и рассказывает, на каком поезде и куда мы нынче направляемся. Не спят наши благодетели-работодатели, не до того им. Ишь как задницами по креслам ёрзают - ха-арошими мы с Сашком гвоздями там угнездились...
Не-ет, нормально у меня тогда на площадке хоппера шарики-ролики в черепушке сработали, всю ситуацию прокрутив. Не зря, видать, три месяца в "оперотделе" штаны протирал - кое-чему научился...
- Вот мы и у цели, - спокойно так резюмирую для Сашка, а про себя Пупсику командую, чтобы он опять нас "видимыми" сделал. Игры закончились, а то как же я в глаза Бонзе смотреть буду? Впрочем, я-то смогу, но весь смак в том, чтобы и он меня видел!
Оглядываюсь на Сашка, улыбаюсь ему до ушей и советую, позу его напряжённую замечая:
- Расслабься, Александр. Дело-то плёвое осталось...
И дверь небрежно ногой распахиваю.
Честно говоря, думал "клиенты", нас узрев, что на картине "Не ждали" статуями замрут, глаза выпучивши и хлебальники разинув. Ну, положим, с Бонзой именно такая беда и приключилась, а вот Иван Иваныч себя нестандартно повёл. Не ожидал я от него, вечно медлительного, прыти такой. Мгновенно он сориентировался, что мячик со стула в высоком прыжке сиганул, а сам ещё в полёте "пукалку" выхватил и по дверям "чихать" начал. Но и Сашок мужик тоже не промах - на пол уже не Иван Иваныч приземлился, а тело его грохнулось, ещё в прыжке с душой расставшись.
Быстро они между собой разобрались - я и глазом моргнуть не успел. И тихо: лишь "пок-пок" со стороны Ивана Иваныча донеслось, а ему почти в унисон Сашок из-за моей спины тем же ответил. Эх, жисть наша копейка! Мгновение назад все были живы-здоровы, а через секунду, глядь, уже и труп нарисовался, кровь под ним пятном растекается, да и второй "клиент", судя по виду обморочному, в мыслях себе саван шьёт.
Оглядываюсь я назад и в коридоре на стене, на уровне своей головы, вижу две отметины пулевых. Да, Иван Иваныч, хоть вы с Сашком и в одних структурах ногами дрыгать да из "пушек" пулять обучались, но стрелок из тебя похреновей оказался. А может, мне просто Пупсику нужно лишний раз "спасибо" сказать...
Вхожу вразвалочку в кабинет, будто в свой собственный, в кресло плюхаюсь, ногу за ногу забрасываю, закуриваю. Словно Хозяина для меня и не существует. Сашок аккуратно дверь притворяет, к трупу подходит, носком туфли на спину переворачивает. На Хозяина тоже не смотрит, хотя знаю, боковым зрением всё контролирует, и, стоит Бонзе рыпнуться, вмиг рядом окажется и замочит за милую душу.
Посмотрел внимательно Сашок в лицо трупа и сплюнул брезгливо.
- Не подставляй ближнего своего, ибо ближний грохнет тебя и возрадуется ехидно... - назидательно, словно над холмиком могильным, говорит он и обратно носком туфли труп переворачивает.
Тем временем Бонза в себя приходить начинает. Медленно из кресла поднимается, а в груди у него клекочет, что у орла горного, но сам больше на индюка ощипанного похож. Особенно мордой - вся лилово-красными пятнами.
- Да не тужься, а то обделаешься, - развязно бросаю ему. - Сиди, пока разрешаю.
Оседает Бонза в кресло камерой проколотой, но, похоже, понемногу оклемывается, дар речи обретает. Честное слово, не узнаю его. То ли он поглупел вдруг в один момент, то ли до сих пор умным прикидывался, а я раскусить не мог.
