Владимир Петров-Одинец - Лабиринты Гипербореи
Всё. Дара обжала мышцу – остаток крови вытек из раны, чистая тряпица отерла её. Руська обмазала кожу йодом, принялась туго бинтовать. Дара подхватила свой, тканевой бинт, добавила, закрепила повязку.
– Отпускай ногу, Яр, снимай жгут.
Раскрутив веревку, мальчишка с уважением посмотрел на руса. Грум лежал бледный. В уголках плотно закрытых глаз поблескивали слезинки.
С шумом приземлился Олен.
– Река в той стороне. Верста, не дальше. Леса не видел. Что с ногой?
– Перевязала. Дня бы два рану не бередить. И питье обильное…
Как из-под земли, появился Сокол, доложил:
– Старое кострище, не наше.
Скрестив руки в квадрат, он со Славкой отнес Грума к ручью. Русана их опередила, таскала сухие стебли. Бросила на кострище, побежала за следующей порцией. Славка торопливо сложил былинки шалашиком, как учили. Чиркнул зажигалкой. Только искры. Глянул на просвет – сухо. Газ кончился.
– Посторонись.
Сокол вынул из кармана мешочек с камнем и железным брусочком. Положил обугленную губчатую головешку, ловко чиркнул то ли камень о брусок, то ли брусок о камень. Посыпались искры, одна попала на головешку и расползлась оранжевым кружком. Несколько дуновений – вспыхнула былинка, воткнутая в затлевшее место. Пламя ухватилось за соседние травинки, осмелело, взбежало на толстый стебель. Костер занялся. Задавив тлеющий огонек на головешке, Сокол убрал приспособление в мешок.
– Ты меня научишь? – С завистью попросил Славка.
– Что тут уметь! Простое огниво. В нем трут самое важное, а искру на поджиг хоть какую роняй. Твоя вполне годится. Вьюки распакуй, воду неси!
Скоро вода вскипела. Дара заправила её листьями из своих запасов, подмешала меду. Поручила Русане переливать отвар из кружки в кружку. Остывший – выпоила Груму, тот обмяк, скоро уснул. До темноты походники успели сварить густую кашу с вяленым мясом. Сумерки не успели упасть на степь, как Сокол затоптал огонь, тщательно проверив, не осталось ли искорки.
– Зачем?
– Ночной огонь за двадцать верст виден, – пояснил Тринс, – а у нас раненый.
Легли спать все рядом, кучно. Грум так и остался посерёдке, а края – достались волхву и Соколу. Среди ночи Славка проснулся от холода. Тринс сидел, задрав голову к небесам.
– Что случилось, учитель Олен?
– А, Яр… – по голосу опознал Тринс, продолжая наблюдение. – Не случилось. Ищу наше место. Звезды могут указать точно, но мне угломеры нужны, что дома остались. А ты чего не спишь?
Признаваться, что озяб, Славке не хотелось. И так репутация слабака и неумехи надоела. Что уж совсем-то маменькиным сынком представлять себя! Тем более, повод для взрослого разговора есть:
– Я там, в конце лабиринта, нашел свою эмпитришку. Вот она, – черный блеск перешёл в ладонь Тринса. – Её у меня забрал Мер, когда мы древних людей освобождали. Помните, я говорил?
Олен неодобрительно покачал головой, рассматривая продолговатое тело «Мелоди». Славка подумал, что ему опять не верят, заторопился:
– Я не вру. Спросите у Русаны.
– Амулет сам про него говорит. Мер таскал с собой и пропитал аурой. Эх, отловить бы прохиндея, да к Нараде, на суд!
– Вы думаете, он с этими, с дикими? Зачем? Как так можно, предателем?
Волхв задумался. Его лицо, слабо освещенное луной, казалось очень старым. Такие у памятников бывают. Отстраненные, бронзовые. Вечные.
– Власть. Тщеславие. Человеку от рождения не дано стать верховным, а хочется. Он завидует. Глянь в небо. Луна сияет ярко, верно? Представь, что ты звезда…
Славка запрокинул голову. Серебристый блин местами светился нечисто, серовато. Но по сравнению со звездами… Да какое сравнение?
– …тоже сияешь, но не так. И вот ты подговариваешь тысячу других звезд собраться в одно место и затмить луну. Собрались. А луна всё равно – ярче. И ты решил её уничтожить…
– Ничего не выйдет! Надо ему сказать, объяснить…
– Верно, не выйдет. Но тщеславный – резонов не знает и верит одному себе. Он проиграет луне. Погубит в этой войне не только себя, но и тех, кто ему поверил. Ой, боюсь, что и волки и дикие – задумка Мера. Витки разрушены. Не напрасно ли Скитан с ордой наперехват диким ушел?
Тут в степи завыл какой-то зверь.
– Нет, не волк, – ответил на невысказанный вопрос Олен, – шакал или лиса.
Вой, то глухой, то пронзительный, с истерическими взвизгами, длился и длился. Затем к нему добавился другой, третий. Постепенно жуткий хор набрал силу, в нём появились грозные нотки. Кольцо невидимых «певцов» замкнулось и стало сжиматься.
Глава 43
Беда не приходит одна
Ночной концерт не дал выспаться только Быстрову-младшему. Остальные его даже не заметили, но Олен настоял, и место решили сменить на более защищенное. Берега извилистой степной реки поросли сплошным длиннолистным кустарником, высотой метра три-четыре. Сокол назвал это труднопроходимое сплетение – «забока». Походники расчистили в ней место, перенесли раненого туда.
Тринс определил, что здешний лабиринт основательно разобран, так что перекладка возьмёт некоторое время, день-два. Тем более, что раненому нужен не столько покой, как хорошее лечение. Нога Грума воспалилась. Он метался в жару. Три целителя – Русана принимала участие в лечении наравне с Тринсом и Дарой – долго рассматривали рану, обмывали, огорчённо качали головами.
– Так дело не пойдёт, – сетовал Олен, – горячка слишком сильна. А я местных трав не знаю, только таёжные. Придётся всё на вкус пробовать, пока найдём…
– У меня есть от боли и температуры, – предложила Русана, – а ещё тетрациклин. Мама дала.
Тринс понюхал и полизал таблетки, согласился. Но особого доверия к ним не выказал, забрал Дару на поиски нужных травок. Грум покорно проглотил лекарства. Через полчаса вспотел, перестал скрипеть зубами, заснул.
Пока лекари совещались, Сокол со Славкой обеспечивали отряд пропитанием. Удочка пришлась кстати. Славка вознамерился накопать червей, но рус пресек ковыряния ножом в жестко переплетенных корнях степной травы:
– Кол выруби, – а сам прокосил клинком круг, – выползков соберем.
Острый кол легко пошёл в сырую почву. И тотчас на поверхность вылезли жирные земляные черви. С такой наживкой надергать десяток рыбин, каждая размером с локоть – делать нечего. Славка боялся, что леска не выдержит, настолько мощно сопротивлялись язи, как назвал их Сокол. Но всё обошлось, и рыба разместилась на рогульках. Она успела пропечься над углями и даже остыть, когда рус притащил крупную птицу. Тут и лекари вернулись с добычей.
– Это отварить. Промоешь рану, – Тринс опорожнил пригоршню трав над котелком, – а этим поить. Обильно!
