Зиновий Юрьев - Белое снадобье
Доул любил четкие и ясные мнения и любил, чтобы его суждения не расходились с его поступками. И если он рассказал лейтенанту, что видел, то только потому, что Рафферти человек плохой, и он, Доул, поступил правильно и принципиально. А сознание того, что все это не так, он решительно утопил в самых глубинах памяти. Словно камень привязал – и в реку.
– Рафферти, – ласково сказал лейтенант, пристально глядя на руки полицейского, – дайте мне ваше оружие. Я временно отстраняю вас от работы. Завтра вас осмотрит психиатр.
Рафферти не сопротивлялся. Он отдал пистолет и электродубинку, так ни разу и не взглянув на Доула. Человек, получающий неожиданный удар, да еще сзади, сопротивляется редко. Если он человек нормальный, он понимает, что сопротивление бессмысленно…
Назавтра Доула вызвал к себе начальник участка. Он вышел из-за стола, огромный и недосягаемый, как горная вершина, и вдруг улыбнулся.
– Вы молодец, Доул, – сказал он и пожал ему руку. – Я все время присматривался к вам. Мне сразу показалось, что в вас есть зрелость ума и понимание всех тонкостей нашей нелегкой службы. И личное бесстрашие…
«Угадал, – подумал Доул, – угадал. Правильно сделал. Сволочь этот Рафферти. Я, конечно, тоже, но у меня хоть есть семья…»
– Поэтому вы скоро будете сержантом, Доул, и я надеюсь, что вы так же хорошо будете справляться и с новыми обязанностями.
– Вы толковый парень, Доул, – сказал Билл Кресси, когда они уединились в кабинете бара Коблера. – Я не знаю, кто действительно подсунул мне в багажник десять унций белого снадобья, но вы здорово придумали, будто это сделал сам Рафферти.
Доул промолчал. Если человек думает о тебе, что ты умнее, чем на самом деле, никогда не надо его разочаровывать.
– … Что в вас мне понравилось, так это то, что вы не лезли, не торопились, а ждали своего шанса, чтобы показать стоящим людям, чего вы стоите… Вот вам тысяча кредиток, и не надо благодарить меня. Себя благодарите. Я уезжаю отсюда через несколько недель – не век же сидеть в этом вонючем болоте. На мое место сядет неплохой парень по имени Эдди Макинтайр. Будете иметь дело с ним. А я вас уже занес в ведомость – будете для начала получать пятьсот в месяц…
Доул не сказал Марте ни слова и не дал ей ни гроша. И даже сыну не купил дешевой игрушки. Он понимал, что, если хочет вытащить их из болота, надо копить, копить, копить…
– По-ол, – закричала из двери Марта, – ты не забыл, что через час к тебе должен приехать окружной судья? А ты все еще в одном халате…
– Все в порядке, – вздохнул Доул и открыл глаза. – Так хорошо на солнышке. Будь ангелом, принеси мне холодного пива, а я еще подремлю немножко. Ты не представляешь, как дремлется после купания.
– Ты знаешь, Доул, – сказал ему спустя два месяца один из его коллег, – Рафферти повесился в сумасшедшем доме. Вроде нашли, что у него не все в порядке. Наверное, так оно и есть, если человек сам голову в петлю сует… А вообще-то что-то в этом парне было. Он мне как-то рассказывал, как в первый раз столкнулся с Кресси. Тот избивал какую-то девчонку. Сначала кулаками, а потом бросил ее на пол и принялся обрабатывать ее ногами. Только Рафферти подошел, а Кресси ему: «Не волнуйтесь, полисмен, это мы так развлекаемся. Милдред это нравится. Так ведь, Милдред?» Девчонка на полу посмотрела на него с ненавистью, а он в это время так нарочито вынимает из кармана две бумажки по полсотни кредиток. «Да, – прохрипела девчонка. – Мы так развлекаемся».
В тот вечер Доул напился. Нужно было помочь некоторым воспоминаниям погрузиться как можно глубже. Алкоголь ему всегда в этом помогал.
2
Через год после того, как он стал начальником полиции Скарборо, его пригласил к себе Джо Коломбо.
– Вам нравится ваша работа? – спросил Коломбо и посмотрел свой стакан с содовой на просвет.
Доул почувствовал, как у него забилось сердце. Что имеет в виду Коломбо? Вопрос чисто риторический, он ведь на него даже не смотрит, а когда Коломбо задает людям серьезные вопросы, он всегда смотрит им в глаза. Как будто он ни в чем перед хозяином Пайнхиллза не виноват, но мало ли что может прийти ему в голову… Ему стало жарко.
– Работа как работа, мистер Коломбо, – уклончиво сказал он. – Бывает лучше, а бывает и хуже.
– Вы у нас философ, Доул, – улыбнулся Коломбо, – но это вам не мешает быть толковым человеком.
– Спасибо, мистер Коломбо.
– Не за что. Так вот, Доул, я подумал, что хватит вам сидеть в полиции. Я хочу, чтобы вы выставили свою кандидатуру на пост мэра Скарборо.
– Что-о? – Доул даже подскочил на кресле. Он ожидал чего угодно, но не этого предложения. Мэр Скарборо, всего Скарборо. Речи и пресс-конференции, официальная резиденция с охраной и телохранители. Утверждение бюджета. Совещания, Телекамеры и интервью. Боже, что сказала бы Марта, услышав такой разговор. Первая леди Скарборо. Маленькая, тихая Марта, в глазах которой раз и навсегда застыли удивление и страх перед миром. Доул почувствовал, как где-то в груди у него шевельнулся маленький теплый комочек. Его семья. Его оазис. Крошечный оазис, где мир и покой, где не нужно иметь пару лишних глаз на затылке… Мэр Скарборо, гм, если бы ему сказали об этом, когда он был простым полисменом…
Все это прекрасно, но должность-то выборная. Так или иначе, но надо же будет выступать перед избирателями. Пожимать руки, целовать младенцев он сумеет, но речи… Что говорить, о чем говорить, как говорить? И соперники… Им будет что сказать о Поле Доуле, начальнике полиции Скарборо…
– Не знаю, – сказал Доул. – Спасибо за честь, мистер Коломбо, но я, право, не знаю, что сказать вам. Я никогда не думал…
– Доул, – усмехнулся Коломбо, – перестаньте жеманиться. Роль малоопытной девицы вам не к лицу… Нашим друзьям в деловых кругах вы нравитесь, чего же еще?
«Сволочь, – подумал Доул, – бандюга сицилийская… Если у него есть деньги, значит, можно издеваться…»
– Ответьте мне одним словом. Да или нет.
– Да, – сказал Доул. Он еще ни разу в жизни не сказал «нет» Коломбо и твердо надеялся, что никогда этого не вынужден будет сделать.
Он сбился со счета своих речей перед избирателями. По ночам ему снился океан человеческих лиц, которые накатывались на него вал за валом, а он ловил на лету детей, чмокал их и кричал, кричал, кричал, не узнавая собственного голоса:
– Закон и порядок, граждане Скарборо, вот что нам нужно. – И здесь он вдруг понимал, что потерял голос, что разевает и закрывает рот, не произнося ни звука, что сейчас еще мгновенье – и эти волны человеческих лиц захлестнут его, закрутят, унесут, разорвут.
Он просыпался со стоном и нашаривал на столе стакан с полосканием для горла.
