Фредерик Пол - Операция «Венера»
— Так как же насчёт статьи? — спросил я.
— Поищи мои отчёты, — небрежно ответил он. — А как там насчёт душа?
— Поищи себе лакея, — в тон ему ответил я и вышел, вконец взбешённый.
В своей кабине я часа два потел, вставляя в статью «впечатления очевидца», а потом, прихватив охрану, отправился делать покупки. Стычек с патрульными на этот раз не произошло. В витрине обсерватории Астрона я увидел объявление: «Доктор Астрон сожалеет о том, что неотложные дела потребовали его срочного возвращения на Землю».
Я поинтересовался, улетела ли ракета «Рикардо» на Землю.
— Два часа назад, — ответил один из моих провожатых. — Завтра отлегает «Парето».
Итак, теперь я уже мог говорить.
Я рассказал Фаулеру Шокену всё.
И он не поверил ни единому слову.
Однако он держался достаточно тактично, стараясь не обидеть меня.
— Никто не упрекает тебя, Митч, — мягко сказал он. — Тебе много пришлось вынести. Все мы иногда восстаём против действительности. Но у тебя есть друзья, мой мальчик. Они помогут тебе. Бывают минуты, когда каждый из нас нуждается в помощи. Мой психиатр…
Боюсь, что я закричал на него.
— Ну, ладно, ладно, — произнёс он всё так же мягко и понимающе. — Время у нас есть. Правда, профанам нечего соваться в эту тонкую область, но, мне кажется, я кое-что в этом смыслю и постараюсь объяснить тебе…
— Объясните лучше вот это! — заорал я, сунув ему под нос подделанный номер моего свидетельства благонадёжности.
— Хорошо, объясню, — он оставался спокойным. — Это ещё одно доказательство твоего короткого… ну, если хочешь, бегства от действительности. У тебя был психический шок. Ты бежал от самого себя, возомнил себя другим человеком и выбрал жизнь, диаметрально противоположную той, которую вёл талантливый и прилежный работник рекламы. Ты выбрал лёгкую и беззаботную жизнь черпальщика, загорающего под солнцем тропиков…
Выслушав всё это, я уже не сомневался в том, кто из нас на самом деле далёк от действительности.
— Твою чудовищную клевету на Таунтона поймёт всякий, кто мало-мальски разбирается в природе наших подсознательных мотивов. Я рад, что ты высказался. Значит, опять входишь в норму. Какова наша главная задача, главная задача Митчела Кортнея, работника рекламы? Бить противника, подрывать конкурирующие фирмы изнутри, уничтожать их. Твои выдумки о Таунтоне говорят понимающему человеку о том, что ты рвёшься стать прежним Митчелом Кортнеем, работником рекламы. Выраженные в символах, окутанные таинственностью подсознательного, эти небылицы о Таунтоне тем не менее понятны. А встречу с девицей по имени Хеди ты позаимствовал из детективной литературы.
— Чёрт побери! — не выдержал я. — Да взгляните на мою челюсть! Видите эту дырку? Рана всё ещё болит.
Он только улыбнулся:
— Хорошо, что ты не причинил себе большего вреда, Митч.
— А Кэти? — хрипло спросил я. — А те сведения о «консах», которые я вам передал? Условные знаки, пароли, приветствия, явки?
— Митч, — произнёс он искренне. — Я тебе уже говорил, что не намерен забираться в дебри психоанализа, но всё это твоя фантазия. Из ревности — это тоже результат раздвоения твоей личности на Гроуби — Кортнея — ты отождествил свою жену с этими чудовищами — «консами». «Гроуби» тщательно подтасовывает факты, чтобы его сведения о «консах» нельзя было ни проверить, ни опровергнуть. «Гроуби» устраивает так, чтобы твоё настоящее «я» молчало об этих «фактах» до тех пор, пока «консы» не сменят пароль, явку и прочее. «Гроуби» действует из чувства самосохранения. «Кортней» должен вернуться, и «Гроуби» это знает. Он чувствует, что его «вытесняют», и тогда решает дождаться удобного момента. «Гроуби» подстраивает всё так, чтобы ещё вернуться…
— Я не сумасшедший!
— Мой психиатр…
— Вы должны верить мне!
— Борьба подсознательного…
— Говорю вам, Таунтон нанимает убийц!
— Знаешь, Митч, когда я окончательно убедился в том, что ты нездоров?
— Ну? — с горечью спросил я.
— Когда ты сочинил, будто на ячейке «консов» сидела Малая Наседка. Этот символ… — он даже слегка смутился, и щёки его порозовели. — Мне стало совершенно ясно…
Больше я не стал спорить и только в одном решил не уступать: — Мистер Шокен, говорят, что лучше не перечить сумасшедшим?
— Ты не сумасшедший, мой мальчик. Тебе просто нужна помощь, как и многим…
— Выражусь яснее. Вы исполните одну мою прихоть?
— Разумеется, — снисходительно улыбнулся он.
— Обеспечьте охрану себе и мне. Таунтон нанимает убийц. Я ли так думаю, или «Гроуби», или сам дьявол, — неважно, но повторяю, Таунтон нанимает убийц. Если вы согласитесь обеспечить охрану, я обещаю, что не буду, как вы говорите, валять дурака и даже пойду к вашему психиатру.
— Ладно, — улыбнулся он, явно потешаясь надо мной.
Бедняга Фаулер. Можно ли винить его? Ведь каждое моё слово было ударом по воображаемому миру, в котором он жил. То, что я говорил, звучало как анафема богу Торговли. Фаулер не мог этого допустить и не представлял, что моё настоящее «я» верит тому, что я говорю. Не мог же, на самом деле, Митчел Кортней, рекламный работник высшей категории, утверждать, что у тех, кто потребляет, и у тех, кто производит, интересы диаметрально противоположны; большая часть населения мира глубоко несчастна; рабочему человеку не так-то просто найти подходящую работу; предприниматели ведут нечестную игру, всячески нарушая законы; «консы» — вполне нормальные, разумные люди и имеют хорошую организацию.
Всё это прозвучало для Фаулера как гром с ясного неба. Но Шокен умел быстро восстанавливать своё душевное равновесие. В конце концов всему можно найти объяснение, а бог Торговли непогрешим. Поэтому совсем не Митчел Кортней, работник рекламы, говорит всё это, а его злой, ещё не отступивший двойник, чёртов «Джордж Гроуби» или ещё кто-то, только не Митч Кортней.
И, как человек, действительно страдающий раздвоением личности, что наверняка привело бы в восторг Фаулера и его психиатра, я сказал себе: «Слушай, Митч, а ты и вправду говоришь, как истый «конс». И тут же моё второе «я» ответило: «Но я и есть «конс». Вот так номер!»
«Ладно, — продолжался этот внутренний диалог, — что я об этом знаю? Возможно, это действительно так…»
«Да, — заключило моё второе «я» после некоторого раздумья. — Вполне возможно…»
В нашей профессии существует такой приём — если хочешь что-нибудь выделить, создай контрастирующий фон. Сейчас, к примеру, таким фоном стали для меня взгляды Фаулера Шокена и его отношение к действительности.
«Ладно, Шокен, можешь смеяться, сколько хочешь, — думал я. — Только дай мне охрану. Мне совсем не хочется снова встретиться с таким «плодом моей фантазии», как милейшая Хеди».
