Север Гансовский - Три шага к опасности (сборник)
Само собой разумеется, копия еще ничего не доказывала. Во всяком случае, для непредубежденного свидетеля. Если бы у меня в чемодане нашли рукописную копию «Гамлета», было бы глупо утверждать, что я Шекспир, не правда ли? Но у каждого заметного человека есть недоброжелатели и завистники. Одним словом, дело раздули, и… Короче говоря, я ушел из университета.
Интересно, что именно Фридей отнесся к случившемуся с полным равнодушием.
Когда я пришел в нашу комнату, чтобы забрать свои вещи, он как раз был дома. Он сидел у стола и, закусив губу, что-то очень быстро записывал на листе бумаги. Я начал было объяснять ему, что копия письма попала ко мне случайно, но он прервал меня, махнув рукой.
— А, плевать!
Теперь, оглядываясь на прошлое, я прихожу к выводу, что добровольный уход из университета был одним из самых перспективных и дальновидных поступков моей жизни. В сущности, я не ученый по натуре. Чтобы стать новым Максом Планком или Робертом Вудом, мне недостает смирения перед фактами. Обычно я всегда старался стать выше фактов, добытых опытным путем, и только добросовестная, но несколько скучноватая усидчивость Фридея как-то осаживала меня.
В то же время в другой области — в сфере руководства и координации я чувствую себя вполне на месте. Как только я начинаю координировать и указывать, я сразу делаюсь умнее, содержательнее и интересней. Возможно, это зависит от того, что в этой сфере приходится иметь дело не столько с фактами, сколько с мнениями.
Так или иначе, я покинул тогда университет, уже через год стал руководителем отдела рекламы в фирме отца.
Фридей тоже вернулся в наш город, по мы не встречались. Краем уха я слышал, что он устроил себе небольшую лабораторию, где занимается проблемами света. Несколько раз он печатал статьи в специальных журналах, и однажды мне сказали, что им получена какая-то очень почетная премия от Общества врачей-глазников. Позже стали говорить, что он сделался совсем нелюдимым и живет один.
А потом, через пять лет после того, как мы с ним расстались, он вдруг пришел ко мне. Вот в этот раз он меня и подвел самым жутким образом.
Я очень хорошо помню его появление. В тот день — в середине августа — над городом стояла жуткая жара, и я, поскорее закончив дела в конторе, приехал домой уже к четырем, выкупался, переоделся и поднялся в зал к жене и детям, с которыми я, как правило, провожу послеобеденный час.
Я только собрался послушать, как мой младший читает стишок о козленке, заданный ему в школе, как вошел Форбс и сказал:
— К вам посетитель, сэр.
(Форбс — это мой лакей. То есть на самом деле его зовут как-то иначе, но для меня он Форбс. Это мое правило — лакей, который меня обслуживает, зовется Форбсом.) Я сказал:
— Но вы знаете, Форбс, что я принимаю только в конторе. Есть специальные часы.
— Он говорит, что он ваш знакомый, сэр. Его зовут Фридей.
И тут меня кольнуло в сердце. Вы понимаете, Фридей! Интуитивно я почувствовал, что это неспроста. Все-таки Фридей знал меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что без дела приходить ко мне не имеет смысла.
Я извинился перед Эмилией, потрепал своего младшего по щеке и спустился на первый этаж.
Вестибюль у меня в доме большой, просторный и сделан в готическом стиле. Свет от высоких окон падал прямо на Фридея. При первом же взгляде меня удивило, как он похудел. Пиджак висел на его костях, будто на вешалке.
Когда я вошел, он повернул голову:
— Джим?
— Да, — сказал я.
Голос у него был хриплый, а лицо поражало какой-то странной неподвижностью. Он сделал несколько шагов ко мне и вдруг споткнулся о край ковра. На миг я даже подумал, что он пьян.
— Послушай, — сказал он, подходя, — мне нужно помочь. Мне нужно, чтобы ты мне помог.
— Да? — спросил я.
Дело в том, что я ненавижу неудачников. Неудачнику как ни помогай, все равно это не принесет ему пользы. Я с этим уже несколько раз сталкивался. Но Фридей, несмотря на свою бледность и поношенный костюм, не выглядел неудачником. Наоборот, в нем было даже что-то гордое. И кроме того, я помнил о наших работах в университете и о той премии, которую он получил от общества врачей-офтальмологов.
Поэтому я осторожно добавил!
— А в чем дело?
— Поедем сейчас ко мне, — сказал он. — Я тебе покажу одну штуку. Кажется, я этого добился — видеть в темноте. Едем скорее.
— Как? Сейчас?
— Да, сейчас, — сказал он нетерпеливо.
Не знаю, как кто-нибудь другой поступил бы на моем месте, но я люблю скорые решения. Мы сели в машину и поехали.
Фридей жил в западном районе. Автомобиль мы оставили у дома и поднялись на четвертый этаж.
Фридей ввел меня в первую комнату, где окна были плотно задернуты толстыми черными шторами, и сказал:
— Ну вот, смотри.
— Как смотреть? Я же ничего не вижу.
Действительно, из-за этих штор кругом стоял почти непроницаемый мрак.
— Ах, да! — сказал Фридей. — Сейчас я сделаю. — В темноте он подошел к окну и отдернул штору. — Посмотри на этот агрегат. Я над ним работаю три года.
Передо мной был большой длинный лабораторный стол, на котором стояло что-то вроде реостата. От него несколько проводов шло вверх к потолку, где на крюках был укреплен небольшой металлический ящик с присоединенным к нему на гибком шланге отражателем. Отражатель был похож на троллейбусную фару, только побольше.
— Что это такое? — спросил я.
— Сейчас. — Фридей возился с проводами. — Сейчас я тебе продемонстрирую, а потом объясню. Стань вот сюда.
— Куда?
— Вот сюда. — Он показал мне под отражатель. — Не бойся. Это совсем безопасно.
— Я и не боюсь, — сказал я неуверенно.
Я стал на указанное место, а Фридей положил руку на рубильник, смонтированный рядом с реостатом.
— Спокойно.
Он включил рубильник, и я чуть не вскрикнул. Черт возьми, тут было чего испугаться! У меня вдруг стало пусто в глазах. Даже трудно описать это ощущение. Я перестал что-либо видеть, и глаза мне заволокло светом. Красным светом, ровным и несильным. Примерно так, как бывает, если нырнешь с открытыми глазами в мутной воде, ярко освещенной солнцем. Только тогда свет, конечно, зеленовато-желтый. А здесь он был красный. Как будто я смотрел на огромный — во все поле зрения — светящийся экран. Я закрыл лицо руками, затряс головой, а в глазах сиял тот же свет, который как бы проходил через мои ладони, через веки, через все. Как будто он был во мне самом, в моей голове, что ли.
— Что за черт! — вырвалось у меня.
— Спокойно, — донесся до меня голос Фридея. — Не бойся ничего. Сейчас я немного увеличу силу тока. (Я услышал, как он шагнул куда-то в сторону.) Это не опасно.
