Сборник - Фантастика, 1991 год
– Дедушка устал,-сказала Пуйме.-Иди поешь. Пусть он пока отдохнет.
Деревянной поварешкой на длинной изогнутой ручке Пуйме выловила из котла гусиное мясо, одну миску - солдатскую, алюминиевую - наполнила почти до краев, поставила перед Романом. В другую, эмалированную, поменьше, положила лишь несколько кусочков. Заправила бульон двумя пригоршнями муки, передвинула котелок к краю огня, на его место повесила большой медный чайник с узким и изогнутым, как журавлиная шея, носиком. И только после этого села на шкуры напротив Романа, протянув ему тяжелую серебряную ложку с двуглавым орлом и вензелями на черенке.
После целых суток на одних сушеных ягодах соблюсти северный этикет - за едой держать язык за зубами - Роману не стоило ни малейшего труда. Гусятину он проглотил с волчьим аппетитом, на жирной пахучей похлебке сбавил темп и перевел дух только за черным и горьким, как хина, чаем.
– Ты собираешься здесь остаться? - спросил он.
– Да,- кивнула Пуйме.- Буду жить в сиртя-мя, как жил дедушка.
– Но ты же молодая, красивая. Неужели ты веришь, такое отшельничество кому-то нужно?
– Долг сиртя -лечить людей, молиться и охранять Священное Ухо.
– Это я уже слышал,- поморщился доктор,- Ну, хорошо. Допустим, все это очень важно. Но где твои ученики? У Сэрхасавы была ты. А у тебя? Кому ты передашь свои обязанности? Ведь сиртя больше нет.
– Кровь народа сиртя смешалась с кровью ненцев. У ненцев иногда родятся совсем маленькие белолицые дети. Их показывают выдутана. Из них шаман отбирает настоящих сиртя и много лет учит. Так было и со мной…
– Пуйме, сейчас другое время! Шаманов больше нет. Ненцы лечатся у врачей в больницах. Часто к тебе сюда приходят?
– Редко,-грустно согласилась Пуйме.
– Ну вот. И даже если у кого и родится ребенок-сиртя, сегодняшние ненцы не отдадут его тебе.
– Может, и не отдадут,-вздохнула Пуйме.-Может, я сама рожу. - Девушка сказала это просто, как нечто само собой разумеющееся, и Роман, уже привыкший к ее наготе, снова увидел стройную шею, мягкие женственные плечи, высокую упругую грудь… Несмотря на рост, Пуйме отнюдь не походила на карлика, все в ней было пропорционально и ладно. В том, что она родит много детей, можно было не сомневаться. - А если среди моих детей не родится ни один сиртя… Что ж, значит, таково желание Нума.
Пуйме отставила кружку с чаем, наклонила голову, прислушиваясь.
– Дедушка отдохнул,- сказала она,- сейчас начнет вспоминать. Иди, будешь дальше слушать. Зовет.
Роман вернулся к постели больного, взял его за руку. И снова ощутил горячее “электрическое” покалывание в пальцах. И снова губы парализованного старика почти незаметно шевельнулись, и Роман вновь то ли увидел, то ли услышал полуслова-полуобразы, которые разворачивались перед его мысленным взором, словно плохо озвученный фильм из ярких, отчетливых эпизодов…
…- Пи-йть…- послышалось, как слабый стон, Роману. Он отпустил запястье старика и оглядел пещеру: где-то Пуйме набирала воду? В пещере было темно, угли в гаснущем очаге мерцали багровыми звериными глазами, почти не давая света, и предметы в этом полумраке скорее угадывались, чем были видны. “Пуйме, где вода?” - позвал Роман, но никто не ответил. Решив в темноте воду не искать, он плеснул в кружку чуть теплого чая и ложкой влил старику в неподвижные, словно резиновые, губы. Подумал, не взять ли его снова за руку -как в интересном кино, хотелось узнать, “что дальше”,- но не решился. Неизвестно, желает ли дед продолжить сеанс.
Роман сделал больному еще инъекцию эуфиллина, затем подошел к шкуре, занавешивающей второй вход, откинул полу. В лицо, в ноздри ударила прохладная тундровая свежесть, вымывая из легких затхлый дух пещеры. Доктор шагнул за порог и оказался на просторном карнизе скалрстого склона, залитого тусклым перламутровым светом северной ночи.
В отличие от уступа с водопадом, по которому накануне они с Пуйме карабкались в пещеру, этот откос противоположной стороны горы был отлог и, насколько позволяло судить освещение, представлял собой внутренний склон цирка, в центре которого поблескивало серебристой рябью круглое, как блюдце, горное озеро. Или скорее озерцо: отражение луны, желтым ольховым листом плавающее посредине, закрывало едва ли не треть поверхности.
В озере что-то плеснуло. Рыба, подумал Роман. Но звук повторился, и ещё, и еще; интервалы между всплесками были ровными. Роман напряг зрение и различил на воде крохотную лодчонку, которая двигалась к середине озера. Подплыв к отражению луны, лодка остановилась, сделала вокруг него семь кругов и повернула обратно к берегу. А вскоре внизу послышались легкие шаги, и на карниз перед входом в пещеру поднялась Пуйме.
– Сэрхасава просил пить,- сказал Роман.- Я не нашел воду и дал ему чай. Не знал, что здесь рядом озеро, можно было принести свежей воды.
– Мы не пьем из озера На[В ненецкой мифологии дух болезни и смерти сын Нума.]. Вода мертвая. Рыбы нет. Одни уткигуси садятся.
– А что же ты там сейчас делала?
– С Ухом говорила.
– И что же ты сказала Уху?
– Сказала, дедушка умирает. Завтра одна останусь. Спросила, не желает ли чего Ухо.
– Ну и как? -Роман спрашивал с нарочитой насмешливостью, он пытался проникнуться иронией к тому, что творилось вокругшаманы-отшельники в конце двадцатого века, культ Священного Уха, хэхэ, лилипуты сиртя: бред какой-то, сон, наваждение,-и все же не мог справиться с растущей внутренней напряженностью. Он чувствовал, как подсознание мобилизует все его психологические резервы, изготавливается к тому, чтобы принять как реальность любую ситуацию, самую непредсказуемую, дикую, фантастическую.-Что ответило тебе Ухо?
– Ничего не ответило.
– Неразговорчивое, однако, у вас Ухо. Оно всегда так молчаливо?
Пуйме пожала плечами:
– Со мной не говорило, с дедушкой Сэрхасавой не говорило. С его дедушкой говорило один раз. Ухо не любит говорить, слушать любит.
– А откуда оно взялось в озере, это Ухо? Духи принесли?
– Зачем духи - сиртя принесли. Да-авно! Принесли, положили в озеро. И охраняют с тех пор.
– От кого охраняют? Не от гусей же?
– Сама не знаю,-простодушно ответила Пуйме.-И дедушка не знает. Надо охранять, и все.- Она замолчала, прислушиваясь.- Опять дедушка вспоминать хочет.-И добавила, угадав неохоту Романа возвращаться в душную пещеру: - Можно и здесь теперь. Подожди! - Она вынесла из пещеры оленью шкуру, постелила на камни, села. Жестом пригласила Романа сесть рядом.- Дай руку! - Девушка легонько сжала его ладонь у основания большого пальца, в точке, которую по курсу иглотерапии Роман запомнил как “хэ-гу”.- Вместе будем слушать…
…На этот раз Роман был Взглядом, Единым Оком, тысячами глаз одновременно: мужских и женских, старых, слезящихся от возраста, и молодых, только присматривающихся к жизни; глаза открывались, жадно вглядывались в мир, улыбались, жмурились в ужасе, ласкали, жгли, лопались, ненавидели, обливались кровью, выслеживали, обожали, уговаривали, призывали… И все это был он…
