Вивиан Итин - Каан-Кэрэдэ
Мать отца, Зинаида Ивановна, до конца жизни прожила в своем доме в Уфе, в одной из комнат. Остальной дом она добровольно сдала местным властям.
Путешествуя по Сибири, Вивиан Азарьевич видел, как много там репрессированных. В некоторых своих произведениях он бросал фразу-другую об этих наблюдениях, как бы пытаясь обратить внимание на эти печальные факты. В то время большинство людей еще ничего не знали о массовых арестах.
В 1933 году в «Сибирских огнях» (№ 1–2) опубликованы «Ананасы под березой». Там приводится фрагмент из жизни колчаковского Омска. Поэты в кафе читают стихи:
Большое гала-представленье!
Веселый час последних лет.
Бросают люстры желтый свет
На пестро-мрачное виденье.
Оркестром правит Люцифер
И тихо льются звуки сфер…
Театр огромен, словно дымы
Под сводом облака легли…
О, рано плакать, серафимы!
К вам долетели сны Земли?
Смотрите! Вот взвились завесы, —
Сам бог великий — автор Пьесы!
Шуты украли образ бога
И странно озарен им ад.
Марионетки! Как их много!
Идут вперед, идут назад…
По приказанью некой вещи —
То знаменитый режиссер,
Парящий в бездне дух зловещий,
Из бездн кидающий свой бросает взор.
Как кондор в глубь скалистых трещин,
Как меч огня в пустую твердь —
Невидимая Смерть!
Вам не забыть, о, серафимы,
Рукоплескатели, рабы,
Надежд и ужасов толпы,
Где люди, призраком томимы,
За ним бегут всегда, всегда,
Стараясь победить друг друга,
Но заколдованного круга
Им не избегнуть никогда!
И вечно тот же гнет арены,
Мельканье тех же скучных вех…
Здесь все — безумие и грех,
И страх — душа проклятой сцены!
Но вот средь сборища шутов,
Исчадье мутных злобных снов,
Встает кроваво-красный зверь.
Шуты безумствуют теперь,
Изнемогая от тоски,
И ненасытные клыки,
Как молния, все вновь и вновь
Впиваются в людскую кровь.
Стихи в тексте даны, как перевод из Эдгара По (The Conqueror Worm). Однако их содержание лишь слабо напоминает По — перед нами предстает отчетливая картина сталинской эпохи. Этот мотив повторен и в стихотворении «Скованный Прометей», которое опубликовано в 1937 году (!).
Я только раб тирана олимпийца,
Прикованный к скале кавказских гор,
И мой палач — пернатый кровопийца,
Опять на мне покоит хищный взор…
Вивиан Азарьевич был очень популярен в 30-е годы. Все знали, что его поддерживает А. М. Горький. Эта ситуация позволяла печатать в «Сибирских огнях» кое-какие «вольности». Московские цензоры были бдительнее.
В 1937 году была написана пьеса «Козел». Новосибирский театр «Красный факел» принял пьесу к постановке. Но для постановки требовалось разрешение могущественного Реперткома. Репертком пьесу не пропустил, и она так и осталась неопубликованной.
К счастью, копия пьесы сохранилась в Москве, в Центральном Государственном литературном архиве — ЦГАЛИ, вместе с ответным письмом В. А. Итина.
Некоторые места в произведениях Вивиана Азарьевича казались московским цензорам опасными и после смерти Сталина, и после восстановления В. А. Итина, посмертно, в правах члена Союза писателей.
Так, в 1966 году я получила письмо из Секретариата правления СП СССР за подписью С. А. Ляндреса с предложением составить сборник произведений отца и направить его в издательство «Советский писатель». Я подготовила сборник и… получила из издательства отказ. Ряд мест в рукописи был подчеркнут рецензентом. За это время С. А. Ляндрес (сам переживший тюрьму и ссылку) уже умер. Книгу удалось издать только в 1983 году в Новосибирске в сокращенном варианте (Сб. «Страна Гонгури», Новосибирск, 1983).
Как я узнала много позже, к тому времени в Германии вышло 2 издания «Открытие Риэля» (1980,1981). Это были сборники научной фантастики, с произведениями русских классиков, включая повесть В. А. Итина. Всеволод Ревич, который составил сборник, всю книгу назвал «Открытие Риэля».
У отца в доме часто бывал В. Д. Вегман, большевик с дореволюционным стажем, свой человек среди видных деятелей партии. Он поражал мое детское воображение своей марксовой бородой и трубочкой в горле, через которую он дышал. Помню поход к семье писателя М. И. Ошарова после ареста Вегмана, разговоры о его гибели по пути в Москву — понимая безнадежность своего положения, Вегман вынул из горла свою серебряную трубочку.
За несколько дней до ареста отца я зашла, как обычно, в его кабинет. Он лежал на своей узкой железной кровати и смотрел на крышку коробки с папиросами «Казбек». Там была нарисована азбука перестукивания в тюрьме. Совершенно неожиданно для меня отец начал рассуждать вслух:
«Я бы к ним не присоединился, если бы они не дали все права евреям…».
Это не было понятно девочке в 11 лет, но, я думаю, отец рассчитывал, что я запомню.
Вивиан Азарьевич Итин был арестован 29 апреля 1938 года, обвинен в шпионаже в пользу Японии (что было полным абсурдом) и расстрелян 22 октября 1938 года в Новосибирске. После его реабилитации в 1956 г. я получила два свидетельства о его смерти: одно за 1945 год, другое — за 1938. Поэтому в печати можно встретить обе даты.
В. А. Итин был талантливым, образованным, честным, смелым и сильным человеком. Он просто попал под колесо истории, как и многие другие интеллигентные люди его времени. Погиб в 44 года. Так много еще мог написать….
«Только убив самого художника, — читаем мы в Стране Гонгури, — мы навсегда убьем его творчество. Храм, разрушенный варварами, все еще живет в душе порабощенного народа, храм, разрушенный в душе художника, — погиб навеки».
Примечания
Публикуемые в книге тексты приведены по первым изданиям с исправлением незначительного количества устаревших особенностей орфографии и пунктуации.
Каан-КэрэдэВпервые: Сибирские огни, 1926, № 1–2, январь-апрель.
Подробнее о биографических обстоятельствах, связанных с этой повестью, см. в приведенном ниже очерке Л. Итиной «Поэт, писатель, путешественник». Повесть вызвала неодобрительный отзыв М. Горького (письмо В. Итину, декабрь 1927):
«Каан-Кэрэдэ» — очерк, который Вам не удалось сделать рассказом. На мой взгляд — книга Михельса «От Кремлевской стены до Китайской» лучше «Каан-Кэрэдэ» и «Высокого пути», потому что — проще. У Вас слишком чувствуется напряжение писать «красиво». «Содержание» от этого проигрывает. К вещам и людям Вы подходите «описательно», а не «изобразительно», а еще никогда раньше вещи и люди не требовали с такой настойчивостью и с таким правом именно «изобразительности». Ведь вещи изменяются сообразно с изменением человека к ним. Картина «камлания» не ярка, фигура шамана — тоже. А — подумайте, — какая это прекрасная тема: столкновение дикаря-колдуна с чудом техники, с фактом победы разума.
