Виктор Колупаев - Фирменный поезд «Фомич»
— Хорошо, — сказал Валерий Михайлович. — Я начну их вышвыривать в окна. А Федор будет мне помогать.
— Вряд ли это поможет, — усомнился я. — Тут нужно убеждение. Сможете убедить пассажиров, что «красивенькие» только обманывают, завлекают нас?
— Трудно, но согласен попробовать.
— Так пробуйте, а я пойду за Степаном Матвеевичем и Иваном. Важно доказать, что мы может обойтись и без этих существ. Людям доказать, каждому пассажиру нашего фирменного поезда. Сами мы, сами, понимаете, сами можем все сделать!
— Вставай, Федор, — почти приказал Валерий Михайлович. — Начнем, пожалуй.
Федор приподнялся и начал засучивать рукава. Ну да уж это как он сможет. Пусть-ка поработает фантазия писателя.
Я быстрым шагом, почти трусцой направился в конец вагона. Нас было еще очень мало. Ох, как мало… Однако что же там делают Степан Матвеевич и Иван? Да ведь и студентов нет.
36
Всю компанию я нашел в купе, где ехала та мамаша, что так часто бегала с горшком, ее муж, решительный, явно подстрекаемый женой, и их милое чадушко. Здесь же находился Степан Матвеевич, Иван и еще «наши», но… но здесь же сидел и «красивенький» в мантии, весь седой и, надо полагать, очень старый. На столике были разложены какие-то бумаги, а Степан Матвеевич держал в руке гусиное перо. Перед ним стояла литая бронзовая чернильница и песочница с мелким песком.
— Что вы тут делаете?! — крикнул я. Не знаю почему, но мне казалось, что надо спешить. — Вы хоть знаете, что творится в поезде?
— Все как и должно быть, — спокойно ответил Степан Матвеевич.
— Ну уж нет! Что это? — Я схватил со стола лист. Конечно, мое поведение в обычных условиях я и сам расценил бы как хулиганство и хамство, но только сейчас условия, кажется, были совершенно не те… Вот что я держал в руке! Это был договор на передачу фирменного поезда «Фомич» в собственность «красивеньких». Покупающая сторона, в свою очередь, обязывалась довести наш поезд до Марграда.
— Единственная возможность, — мрачно сказал Иван. — Больше мы ничего не сможем сделать.
— Нет, сможем, — возразил я. — И очень даже сможем!
— Да что же мы сейчас можем? — спросил Степан Матвеевич.
— А вот что, — сказал я и разорвал договор на две части, — и еще вот что, — я разорвал половинки еще и еще.
— Что вы делаете? — изумился Степан Матвеевич. — Ведь это наше единственное спасение!
— Спасение?! Вы посмотрите, что делается в вагоне. Ведь там уже почти все друг с другом перессорились. Возможно, наш поезд и придет к конечной станции согласно этому договору, только нас в нем уже не будет. Это точно.
— Эх, Артем, — недовольно сказал Степан Матвеевич.
— Он детей ворует! — взвизгнул шарикообразный Мотя. — Детей!
Я не обратил на него внимания. Не до него сейчас было.
— Может, действительно, обойдемся сами? — словно сам у себя спросил Иван.
— «Обойдемся», — передразнил его Степан Матвеевич. — Вот уже до чего дообходились сами! Ничего не поймешь уже! А мы все сами хотим сделать…
— И только сами, — настаивал я. — Тем более что договора все равно уже нет.
— Есть, — спокойно возразил «красивенький» в мантии, — есть еще неограниченное количество копий.
— Копии не в счет, — сказал я наобум.
— В счет, в счет, — заверил меня «красивенький». — У нас все в счет.
— Подписывайте! — потребовал Мотя. — Или я сам подпишу!
— Товарищи! — скрипучим голосом сказал седой «красивенький» в мантии, — мы нужны друг другу. Это непреложный факт! Симбиоз, так сказать. Явление в масштабах всей метагалактики. Уж поверьте моему опыту. Но дело сейчас в том, что мы вам нужны больше. Пожалуйста, вот договор. — На столе снова лежал лист бумаги. «Красивенький» осторожно взял перо из рук Степана Матвеевича, обмакнул его в литую чернильницу и вежливо протянул назад.
— Не смейте этого делать! — крикнул я. — Не смейте!
В купе уже набился народ из соседних отделений, да, наверное, и из других вагонов. Уже давно слышался какой-то шум, какое-то недовольство. И вдруг все прорвалось.
— Подписывайте! — взывал чей-то отчаянный голос. — Подписывайте, и дело с концом!
— Да что нам в этом поезде вечно ехать, что ли?!
— Если никто не может ничего придумать…
— Жара невыносимая!
— Дети ведь с нами едут! Дети! Детей пожалейте!
— Вот детей и пожалейте! — крикнул я. — Подумайте и о детях! Что мы оставим своим детям? Этот договор? Ведь они вырастут, наши дети! Они не простят нам таких действий!
— Если только вырастут, — тихо сказал Иван. Он, кажется, лихорадочно думал, искал выход из этого нелепого и страшного положения.
— Почему вы говорите за всех? — толкнул меня в бок шарикообразный Мотя. — Кто вас уполномочил говорить за всех? Вас судить надо за одно только воровство детей!
Детей я не воровал. А вот выступать от имени всех мне действительно никто не поручал. Но ведь я чувствовал, чувствовал, что прав.
— Какова ваша позитивная программа? Осуждать могут все, а вот предложить что-нибудь взамен…
Тоже верно. Я знал, что этих существ надо выгнать из поезда, но только что делать потом, я не знал.
Но уже через меня лезли желающие подписать договор.
— Стойте! — заорал Иван, помогая мне сдерживать толпу. — Стойте!
— Чего стоять? Сколько мы будем еще стоять?! Когда двигаться начнем?!
Кто-то запел «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Движение какое-то произошло в вагоне, хотя я еще не видел, что там такое. Выкрики какие-то, вопли, возгласы. Меж моих ног проскользнул «красивенький» и что-то быстро шепнул тому, в малиновой мантии. Старый что-то проскрипел в ответ. И по их виду я вдруг понял, что что-то в поезде происходит не так, как им хотелось бы. А среди выкриков я уже начал различать боевой клич Валерки из строительного отряда и еще голоса, молодые, дружные, решительные.
— Еще маленько, — прохрипел я, сдерживая натиск желающих подписать договор. — Выдержим?
— Выдержим, — кряхтя, согласился Иван.
Да и давление пассажирских масс начало несколько ослабевать. Мои ребра и спинной хребет это чувствовали.
— Пять вагонов… — кричал Валерка, но дальше я не расслышал.
— Этим самым, — спокойно сказал «красивенький» в малиновой мантии, — вы подвергаете пассажиров великой опасности. Берите, берите на себя такую ответственность. — И он начал демонстративно, но не спеша свертывать так и не подписанный договор, словно своими действиями стращал нас. — Понятная, понятная вещь. Трудно решиться. Но мы подождем, подождем. Случаев у нас представится много. Да вы и сами еще попросите.
