Фрэнк Герберт - Дракон в море
Глаза Спарроу и Гарсии вспыхнули внезапным интересом. Выражение лица Боннетта было неопределенным.
— Что-то на пульте? — спросил Спарроу.
— Нет. Это важно, командир. Не поднимайте перископ.
— Почему?
— Через него идет сигнал.
— Наверху может быть все, что угодно. Что…
— Это другое. Ты подал мне идею, — Рэмси облизал распухшие губы, попробовал говорить четче. — Попробуй разобрать, что я говорю. Резонанс. Восточный Альянс посылает сигналы на частоте, соответствующей нашим лампам L-4. В некоторых случаях эти сигналы выводят их из строя таким образом, что они начинают работать как передатчики. Те, что мы нашли, были просто усилителями. Шпионские сигналы работают через лампы L-4.
— Но если мы убрали все усилители…
— Достаточно мощностей L-4, если они работают в режиме обратной связи, — сказал Гарсия. — Усилитель не нужен. Они могут испускать такой вой, который будет слышен где угодно.
— А почему перископ? — спросил Спарроу. И тут же догадался. — Конечно: им нужен мощный и чистый сигнал, а в пластиковой барже его невозможно заглушить только на перископе.
Он кивнул.
— Спасибо, что рассказал. А если это так, то как…
— Подобрать замену для L-4. Это слабое звено в системе, — сказал Гарсия.
— Это я и хотел проверить, когда Лес набросился на меня, — сказал Рэмси.
— Командир, а что, если это уловки? — нахмурился Боннетт.
— Да не может быть, Лес, — вмешался Гарсия.
— К черту все это! Еще только вчера вы говорили мне, насколько подозрительный… — заорал Боннетт.
— Обсудим это в другой раз, — сказал Спарроу и повернулся к Гарсии. — Что ты думаешь по этому поводу, Джо?
— Похоже на правду, командир, — Гарсия поднял руку и начал загибать пальцы. — Во-первых, это просто: единственное, что им необходимо, — узнать частотную составляющую конкретных ламп, и они могут направить все усилия на то, чтобы вывести из строя определенный узел. Если реальный сигнал идет на этой частоте, а наша система просто повторяет его, они получают необходимые данные для системы ультразвукового поиска и с большой точностью определяют наше местоположение. А что труднее всего обнаружить? Возможно, их передатчики работают постоянно. Значит, каждый раз, когда мы поднимаем перископ, наши частотные фильтры будут автоматически распознавать этот сигнал как свой, и мы вообще не услышим сигналов на этой длине волны. Это равносильно тому, что мы даем им возможность себя обнаружить.
Даже Боннетт вынужден был кивнуть, соглашаясь с Гарсией, когда тот закончил. Гарсия взглянул на Рэмси.
— Ты тоже примерно так думал?
— Да.
— Я думаю, мы сможем найти замену лампе L-4, — сказал Гарсия, — но эксперт по электронике ты. Что скажешь?
— Схема на столе в электронном отсеке.
— Лес, посмотри там, — распорядился Спарроу. — Если это правда, это еще одно подтверждение того, что говорит Рэмси.
Боннетт вышел за дверь.
Рэмси прикрыл глаза, попытался сползти с подушек и вытянуться на койке.
— Лучше не надо, — произнес Спарроу и приподнял Рэмси на постели.
— Джо, подержи его, пока я посмотрю его нос.
Гарсия взял Рэмси за плечи.
Спарроу мягко коснулся его носа.
Рэмси дернулся назад с громким криком боли.
— Похоже, что не сломан, — сказал Спарроу. Он подвинулся поближе и, оттянув веко, посветил в глаз энсину карманным фонариком.
— Возможно, легкое сотрясение мозга.
— Долго я был без сознания? — спросил Рэмси.
— Около часа. Ты… — начал было Спарроу.
Вошел Боннетт, неся в руках испачканный маслом листок бумаги. Он передал его Гарсии. Тот взял листок, сняв руку с плеча Рэмси.
— Что скажешь, Джо? — спросил Спарроу.
Гарсия медленно прочитал бумагу, кивнул и передал Спарроу.
— Умная переделка. К тому же очень простая. Будет работать на лампах, использующих другую частоту.
— Что это значит? — спросил Боннетт.
— Это значит, что ты попал, старина. Иными словами, ты полный идиот.
— Ты уверен? — спросил Боннетт поразительно низким голосом.
— Следует признать, что все мы оказались полными идиотами, — сказал Гарсия. — Ты оказался лишь инструментом в руках нашей глупости.
Боннетт посмотрел на Рэмси.
— Если я ошибся, то приношу свои извинения, — сказал он и взглянул на Спарроу, который все еще был занят изучением схемы, нарисованной Рэмси. — Но я оставляю за собой право иметь собственное мнение.
Спарроу встал с койки Рэмси и повернулся к Гарсии.
— Пусть он полежит пару часов, Джо, — и повернулся к выходу. — Пойдем, Лес. Нужно заполнить личинку, а потом поменять лампы. Не будем терять время.
— Ты не хочешь, чтобы я занялся электроникой? — спросил Гарсия.
— Посиди пока с ним, — сказал Спарроу, толкнув дверь. Выходя, он пристально посмотрел на Рэмси, повернулся и вышел. Боннетт отправился за ним следом.
— Как ты думаешь, а смогут они использовать L-4, если мы не будем поднимать перископ? — спросил Гарсия.
— В конце концов да. Они могут наращивать мощность сигнала и получат ответ, хотя бы и слабый, когда лодка всплывет на поверхность.
— Умны, черти, — пробормотал Гарсия. — А как тебе удалось до этого додуматься?
— Командир навел меня на эту мысль, когда подкинул идею создания схемы, имитирующей звуковой ряд нашей лодки.
— И тогда ты подумал о резонансе, — заметил Гарсия.
— О создании сигналов при помощи сигналов гармоник, — поправил его Рэмси.
— Одно и то же, — Гарсия пересел напротив Рэмси. — Мальчик, он чуть не убил тебя.
— Я думал, что он так и сделает.
— Тем не менее ты сам в этом виноват.
Рэмси приподнял голову и, подчиняясь внезапному порыву, внимательно посмотрел на Гарсию.
— Что ты имеешь в виду?
— По непонятной причине ты намеренно заставлял командира подозревать тебя в шпионаже. Но ты забыл об одном: подозрения — штука заразная.
— Давление давит вам на мозги, — сказал Рэмси.
— Кажется, я знаю, к чему ты стремишься, — произнес Гарсия. — Похоже, ты хочешь вывести командира из равновесия.
— Черт, какое у тебя великолепное воображение!
— Мы здесь совсем другие, Джонни. Время, проведенное на подводной лодке, — это наркотик. Это время, когда воображение несется бешеным галопом, — на мгновение он пристально вгляделся в переборку. — И у командира такие же проблемы, что и у нас.
— Исключительное проникновение в суть вещей, — заметил Рэмси.
Гарсия сделал вид, будто не расслышал.
— Когда на плечах лежит колоссальная ответственность, воображение становится проявлением слабости.
