Данил Корецкий - Искатель. 1991. Выпуск №5
Последовавшее молчание прервал небрежный вопрос хозяина:
— Так где же вы встретили этого прохожего?
— Самое любопытное, — ответил священник, — что мы встретили его неподалеку, близ курортной эстрады.
Фламбо, позабыв о шерри, вскочил на ноги, не сводя с товарища изумленного взгляда. Он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же закрыл его.
— Весьма интересно, — задумчиво протянул темноволосый. — И как он выглядел?
— Я видел его в темноте, — начал отец Браун, — он был…
Как уже упоминалось, хозяин гостиницы говорил исключительно правду, что всякий раз подтверждалось. Замечание о том, что повар уходит, в самом буквальном смысле соответствовало истине, ибо, пока гости беседовали с хозяином, повар действительно вышел из дому, на ходу натягивая перчатки.
Тот, кто в эту минуту красовался перед ними, не имел ни малейшего сходства с бесформенной черной глыбой, закутанной в белое, что на миг возникла на пороге. Теперь повар был щегольски одет, туго затянут во фрак последней моды. Его круглые глаза навыкате едва не вылезали из орбит. Высокий черный цилиндр на массивной черной голове был небрежно сдвинут. Темная лоснящаяся физиономия негра чем-то напоминала его глянцево блестевшую шляпу. Излишне упоминать о белых гетрах и белой вставке в жилете. Красный цветок дерзко торчал в петлице, будто только что там распустился. В том, как негр держал трость в одной руке и сигару в другой, сквозила явная нарочитость. Подобная нарочитость приходит на ум всякий раз, когда речь заходит о расовых предрассудках, эдакое сочетание наивности и. бесстыдства, одним словом, кек-уок.
— Вообще-то меня не удивляют суды Линча, — заметил Фламбо, глядя ему вслед.
— А меня, — ответил отец Браун, — давно перестали удивлять, дела, замысел которых нашептан в преисподней. Но, как я уже говорил, — продолжал он в то время, как негр, демонстративно натягивая перчатки, быстро двигался в сторону набережной, — немыслимый персонаж мюзик-холла в обрамлении мрачного зимнего ландшафта, — итак, как я уже говорил вам, мне трудно описать внешность встреченного нами человека. Могу сказать лишь, что видел пышные старомодные усы и бакенбарды, очень темные, возможно, крашеные, ну, знаете, как на фотографиях банкиров-иностранцев, видел длинный лиловый шарф, повязанный вокруг шеи и трепетавший на ветру. У самого горла он был скреплен наподобие того, как няньки закалывают на ребенке теплый шарф английской булавкой. Только это, — безмятежно продолжал пастор, — не английская булавка.
Человек на длинной чугунной скамье все так же невозмутимо вглядывался в морскую даль. Теперь, когда он застыл в прежней позе, Фламбо готов был спорить, что один глаз у него и впрямь больше другого. Глаза незнакомца были широко раскрыты, и Фламбо показалось, что под его пристальным взором левый глаз человека увеличивается.
— Булавка длинная, золотая, с выточенной обезьяньей головкой, — рассказывал священник, — и заколота весьма необычным образом. На нем было также пенсне и широкий черный…
Владелец гостиницы продолжал молча смотреть вдаль.
Глаза на застывшем лице как будто принадлежали двум различным людям. Неожиданно он сделал молниеносное движение.
Еще секунда — и отец Браун, который в это время повернулся спиной к хозяину, мог бы упасть замертво. Фламбо не был вооружен, его крупные загорелые руки покоились на краю длинной скамьи. Внезапно плечи его напряглись, и он занес чугунную громаду высоко над головой, словно топор палача, готовый вот-вот опуститься. Вертикально вставшая скамья вызывала в воображении железную лестницу, по которой он будто намеревался взобраться к звездам, приглашая за собой всех остальных. Долговязая тень в мягком полумраке сумерек напоминала фигуру сказочного великана, размахивавшего Эйфелевой башней. Ошеломленный этой фантастической картиной, хозяин гостиницы даже не сразу осознал, что в следующий момент на него обрушится страшный удар. Бросив плоский, блестящий кинжал, он скрылся в недрах дома.
— Бежим скорее! — крикнул Фламбо, яростно отшвыривая ставшую ненужной чугунную скамью.
Он подхватил под руку своего низкорослого спутника и потащил его через пустынный сад. Добежав до калитки черного хода, Фламбо пригнулся в напряженном молчании, затем произнес:
— Дверь на замке.
В это время с верхушки одной из декоративных елей слетело черное перо и, задев поля шляпы Фламбо, опустилось наземь. Это испугало его сильнее, чем негромкий хлопок, прозвучавший в отдалении за секунду до того. Последовал еще один хлопок, и дверь, которую пытался открыть Фламбо, дрогнула от всаженной в нее пули. Фламбо вновь распрямил напрягшиеся плечи, фигура его изменила привычные очертания. Три скобы и замок были сорваны в один миг, он вылетел на безлюдную дорожку, подняв над головой дверную раму, подобно Самсону, несущему врата Газы. Он перебрасывал выломанную дверь через изгородь сада, когда третий выстрел взрыхлил снег у его ног. Вез дальнейших церемоний он подхватил маленького пастора, усадил его себе на плечи и помчался в сторону города со всей скоростью, на которую был способен этот длинноногий великан. Так он пробежал около двух миль, прежде чем опустил священника на землю. Бегство друзей трудно было назвать достойным отступлением, хотя оба они вызывали в памяти классический образ Анхиса. Отец Браун расплылся в улыбке.
— Послушайте, — произнес Фламбо после затянувшегося молчания, и они снова перешли на размеренный шаг в одном из переулков, где можно было не опасаться внезапного нападения, — я совершенно не понимаю, что все это значит, но если мои глаза не обманывают меня, тот человек, которого вы так подробно описали, вам не попадался.
— В определенном смысле я встретился с ним, — ответил священник, нервно покусывая палец, — но было так темно,
что я не смог рассмотреть его как следует. Это произошло под той самой деревянной эстрадой. Боюсь, мое описание страдает неточностью, все-таки пенсне было разбито, а тонкая золотая булавка вонзилась не в лиловый шарф, а прямо ему в сердце.
— По-видимому, этот тип с оловянными глазами каким-то образом связан с ним, — заметил Фламбо, понизив голос.
— Мне кажется, если он и имеет ко всему этому отношение, то весьма отдаленное, — с озабоченным видом промолвил отец Браун, — и быть может, я поступил неверно, повинуясь минутному порыву. Подозреваю, что у этой истории имеется тайная и зловещая подоплека.
В молчании они миновали еще несколько улочек. В холодных голубоватых сумерках зажигались желтые фонари, все говорило о приближении центра. Стены домов украшали броские афиши, извещавшие о поединке между Черным Недом и Мальволи.
