Александр Громовский - Феникс
Поселок, однако, на карте почему-то отмечен не был. Георг продолжил свои исследования и обнаружил, что названия близлежащих населенных пунктов были беспардонно перевраны и расположение их явно не соответствовало истинному расположению тамошних хуторов и поселков. Вот, к примеру, что это за населенный пункт - "Манино"? Отродясь тут не было никакого "Манино". А вот какие-то "Клопы" в пяти километрах севернее мифического "Манино", когда здесь должны быть населенные пункты Тагнекс и Асахле. А что у нас находится в трех километрах южнее? Болото. Какое-то " ...гийское", первый слог затерт, не разобрать, но название явно не литавское. Вот те раз!.. Тут же все литавские хутора стояли... Ведь что такое, по сути, Леберли? Город-государство. Даже полгорода. А вокруг литавские хутора. Своего сельского хозяйства у нас практически нет, если не считать за оное заводские подсобные хозяйства и так называемые "мичуринские сады", это, чисто русское, порождение садоводства и огородничества. Основная масса продовольствия поступает из России (потому что цены более низкие) по так называемой "дороге жизни". Узкий коридор, соединяющий Леберли с Россией, проложен через земли литавских фермеров.
Может быть, это уже территория России? - пришла удивленная мысль. Или какая-то неизвестная земля? Terra incognita! Странно... А может, действительно, все поменялось, за два года, когда последний раз был в этих местах Георг. Литавцы ушли, бросив хутора, из ненависти к "оккупантам". Хотя в данном случае кавычки, наверное, уже не уместны. Леберли расширяет свое жизненное пространство, это очевидно. И, стало быть, войны с Литавией не избежать.
Георг поймал за полу пиджака пробегавшего мимо старичка-куратора и указал ему на это явное несоответствие. Старичок склонился над картой, обдав Георга запахом пота и дешевенького одеколона. Вникнув в суть дела, старичок бодрым голосом сказал с явным белорусским акцентом:
- Усе верно. Так и должно быть. Ввиду секретности, местоположение и названия населенных пунктов специально изменены. У командиров отрядов имеются другие карты. Потом, по ходу дела, они будут соответственно корректировать маршрут.
Георг приуныл. Видя это, старичок подбодрил его:
- Так надо, понимаешь? Ты делай, как говорят, и ни о чем не думай. Нехай начальство думает, а наше дело - исполнять.
Георг понимающе кивнул и вновь принялся за работу: проводить линии секретных маршрутов к несуществующим деревням. Старичок же, урвав свободную минутку, впервые за последние несколько часов опустился на старинный диван, обитый потрескавшимся дерматином. К нему присоединился его коллега, возрастом чуть помоложе. Он примостился на валике дивана и закурил.
- Покури, Егорыч, - сказал коллега помоложе, - а то ты сегодня не разгибался.
Старичок махнул рукой и погладил усталые свои ноги.
- И то верно, - согласился он, - малость посидеть надо, а то цельный день на ногах, как заведенный...
В это время из личного своего кабинета вышел упитанного вида майор. Лицо его было красным - то ли от духоты помещения, то ли от хорошего, высококалорийного ужина, который ему принес его денщик. Начальственный грозный взгляд обежал комнату. Все молча работали, как мышки-норушки. И только те двое штабных так не кстати устроились отдыхать. Закон подлости! Увидев бездельничающих кураторов, майор сейчас же подошел к ним вплотную, громко бухая по полу своими сапогами. Толстое брюхо, перехваченное широким офицерским ремнем, нависло над худенькими старичками. Глаза начальника постепенно наливались кровью. Казалось, от возмущения он не может выговорить ни слова.
Георг, найдя ситуацию забавной, откинулся на спинку стула, чтобы свободнее наблюдать за сценой под названием: "Праведный начальственный гнев обрушивается на головы нерадивых подчиненных". Онемевший майор, взглядом приказывал кураторам встать по стойке смирно, хотя старички-пенсионеры, по всей видимости, вовсе не обязаны были это делать. Коллега с папиросочкой не выдержал пытки взглядом, беззвучного гневного напора и робко поднялся, пряча в рукав окурок, как провинившийся школьник. Егорыч подавил в себе аналогичное желание и продолжал сидеть в позе кучера, устало опустив руки между коленями. Несмотря на покорность, проявленную коллегой с папиросочкой, тот все же получил свою порцию нагоняя. Майора наконец прорвало, и он гаркнул, багровея:
- Почему здесь курим?!
Робкого десятка старичок попятился в коридор, а белорус продолжал сидеть, искоса поглядывая на блестящие сапоги начальства.
- Ну, чего сидим?.. - Майор уже посинел от злости.
- Да ведь цельный же день бегали... - проговорил упрямец, и унылая его физиономия стала совершенно несчастной. - Ноги так и гудут...
Майор запыхтел как паровоз, взбрыкнул ногами и рысью сделал круг по комнате. От его сапог и портупеи пахнуло креозотом.
- Почему обрезки валяются?! - блестящим носком сапога майор указал на узкие бело-зеленые полоски бумаги, оставшейся после склейки карт в большой формат. - Все аккуратно собрать в мешок и сдать мне под расписку. Шевелитесь, шевелитесь!
Наконец старичок-куратор кряхтя встал с дивана и принялся собирать с полу обрезки секретных карт, чтобы, не дай Бог, подлый враг не сделал бы этого за него и, склеив пятимиллиметровые полоски, не разгадал бы хитроумные планы национальной обороны.
Майор для острастки сделал по комнате еще один круг, сверкнул глазами и скрылся в своем кабинете, с грохотом затворив за собой тяжелую, обитую кожей дверь. Старичок тоже удалился, в подсобку за мешком.
Анатолий засипел, словно кран, лишенный воды, - это он так смеялся бросил на стол очки.
- Вот это начальник! - сказал он, отсмеявшись и вытирая слезы двумя кулаками, как это обычно делают дети. - Зверь!.. А этот - "ноги гудут"... ну умора...
Он снова засипел, потом достал пачку "Беломора" и позвал Георга перекурить.
3
В штабе ГО они проработали всю ночь. Под утро Георг почувствовал, что переутомился, когда минут десять пытался провести линию. Только это он нацелится, как вдруг происходит какой-то неуловимо быстрый наплыв, и все приходилось начинать сначала. Он разозлился, взял себя в руки, напряг внимание и... начертил три линии вместо одной. Пришлось пойти покурить, хотя голова и так раскалывалась, а в горле стоял противный привкус от переизбытка никотина в организме.
В 6-00 их освободили от каторги. К тому времени практически и так никто не работал. Вся оформительская братия сошлась в одном углу и принялась допивать спирт, выданный для оживления засохших фломастеров. Лишь Георг упорно старался добить свою последнюю карту. Имел он такую привычку: доводить дело до конца.
- Колос! - позвал Анатолий. - Кончай ты эту бодягу, иди быстрей сюда, а то они все сейчас выпьют.
