Айзек Азимов - Двухсотлетний человек
Мански смутился.
— Странно. Конечно, сейчас мы создаем более усредненные схемы… Так вы считаете, что он действительно творит?
— Судите сами. — Сэр протянул ему небольшой деревянный шар, на котором были вырезаны играющие дети, такие маленькие, что их с трудом можно было различить, но тем не менее фигурки были пропорциональны и так естественно подходили к структуре древесины, что она тоже казалась вырезанной.
— Это сделал он? — спросил Мански. Он протянул шар обратно и покачал головой. — Ему выпал счастливый жребий. Что-то произошло с его схемой.
— Вы можете это повторить?
— Вероятно, нет. Ни о чем похожем нам не сообщали.
— Прекрасно! Я не против, чтобы Эндрю оставался неповторимым.
— Мне кажется, — сказал Мански, — что компания захочет вернуть вашего робота для исследований.
— Низа что! — сказал Сэр с внезапной непреклонностью. — Забудем об этом. — Он повернулся к Эндрю. — А теперь пойдем домой.
— Как пожелаете, сэр, — ответил Эндрю.
4
Мисс начала бегать на свидания и проводила все меньше времени дома. Теперь Маленькая Мисс, уже не такая маленькая, как прежде, заполняла день Эндрю. Она не забывала, что первую свою вещицу Эндрю вырезал для нее, и носила ее на шее на серебряной цепочке.
Ей первой не понравилось, что Сэр просто раздает поделки Эндрю.
— Послушай, папа, — сказала она, — если они кому-то нужны, пусть за них платят. Они того стоят.
— Ты вроде бы никогда не была жадной, Мэнди, — сказал Сэр.
— Я думаю не о нас, папа. О художнике.
Эндрю раньше не слышал этого слова, и когда у
него выдалась свободная минутка, заглянул в словарь. Потом была поездка к юристу Сэра.
— Что ты об этом скажешь, Джон? — спросил Сэр.
Юриста звали Джон Фейнголд. У него были седые волосы и округлый живот, а ободки контактных линз подкрашены в яркий зеленый цвет. Он посмотрел на маленькую брошь, которую дал Сэр.
— Великолепная вещица… но я уже в курсе. Это делает твой робот.
— Да, их вырезает Эндрю. Верно, Эндрю?
— Да, сэр, — отозвался Эндрю.
— Сколько ты бы за нее заплатил, Джон? — спросил Сэр.
— Трудно сказать. Я не коллекционер.
— Можешь ли поверить, что мне предлагали двести пятьдесят долларов за эту маленькую штучку? Эндрю сделал стулья, которые я продал по пятьсот долларов каждый. Его изделия увеличили мой счет в банке на двести тысяч.
— Черт побери, он же сделал тебя богачом, Джеральд!
— На половину, — возразил Сэр. — Половина этой суммы лежит на счету Эндрю Мартина.
— Робота?
— Вот именно. И мне хотелось бы знать, законно ли это.
— Законно ли? — Фейнголд откинулся на спинку заскрипевшего стула. — Таких прецедентов не было, Джеральд. А каким образом твой робот подписывал нужные бумаги?
— Он умеет писать, и я принес в банк завизированные им документы. Сам он там не был. Нужно ли что-нибудь еще?
— Гм… — Фейнголд ненадолго задумался, потом сказал: — Хорошо, мы можем оформить доверенность на распоряжение суммой от его имени, и это создаст изолирующий слой между ним и враждебным миром. Кроме того, я советую тебе ничего не предпринимать. До сих пор тебя никто не останавливал. И если кому-то это не понравится, то пусть он сам и подает в суд.
— А ты возьмешься вести дело, если будет подан иск?
— Конечно. Но за плату.
— Сколько?
— Что-нибудь вроде этого, — и Фейнголд показал на деревянную брошь.
— Согласен, — сказал Сэр.
Фейнголд повернулся к роботу и усмехнулся:
— Эндрю, ты доволен, ч что у тебя есть деньги?
— Да, сэр.
— И что ты собираешься с ними делать?
— Платить за те вещи, которые раньше покупал Сэр. Это уменьшит его расходы.
5
Такие случаи возникали. Замена деталей стоила дорого, а роботы совершенствовались, появлялись новые модели. И Сэр следил за тем, чтобы Эндрю пользовался преимуществами каждого нового приспособления, пока тот не стал образцом металлического совершенства. За все платил Эндрю.
Он настоял на этом.
Лишь его позитронный мозг остался неприкосновенным. На этом настоял Сэр.
— Новые роботы не так хороши, Эндрю, — сказал он. — Компания научилась более точно создавать их мозг, ограничив его деятельность специфическими задачами. Новые роботы выполняют лишь то, для чего созданы, и ни на шаг в сторону. Ты мне нравишься больше.
— Спасибо, сэр.
— Впрочем, ты сам приложил к этому руку, Эндрю. Я уверен, что Мански прекратил создавать неспециализированные схемы, как только хорошенько к тебе пригляделся. Ему не нравится непредсказуемость… Знаешь, сколько раз он просил разрешить забрать тебя на исследование? Девять раз! Однако я не позволил, и теперь, когда он на пенсии, мы можем жить спокойно.
И вот волосы Сэра становились все реже и светлее, кожа на лице дряблой, а Эндрю выглядел гораздо лучше, чем тогда, когда появился в семье.
Мэм уехала в колонию художников куда-то в Европу, а Мисс стала поэтессой в Нью- Йорке. Иногда она писала письма, но редко. Маленькая Мисс вышла замуж и жила неподалеку. Она сказала, что не хочет покидать Эндрю, и когда родила Маленького Сэра, разрешила Эндрю держать бутылочку и кормить ребенка.
После рождения внука, решил Эндрю, у Сэра вновь появился смысл в жизни. И не будет нечестным обратиться к нему с просьбой.
— Сэр, — сказал Эндрю, — вы были очень добры, позволяя мне тратить деньги так, как я хотел.
— Это были твои деньги, Эндрю.
— Они были моими только по вашей воле, сэр. Не думаю, что закон запретил бы вам распоряжаться ими по своему усмотрению.
— Закон не может заставить меня поступить бесчестно, Эндрю.
— Я хочу отдать их вам, сэр.
— Я не возьму их, Эндрю.
— В обмен на то, что вы можете дать мне, сэр.
— Вот как? И что же это, Эндрю?
— Моя свобода, сэр.
— Твоя…
— Я хочу купить свободу, сэр.
6
Все оказалось далеко не просто. Сэр рассердился, произнес: «Бог мой!», — повернулся и ушел.
И опять именно Маленькая Мисс привела его в себя, резко и решительно — и в присутствии Эндрю. Все тридцать лет никто не стеснялся говорить в присутствии Эндрю, касалось ли дело его самого, или нет. Он был всего лишь робот.
— Папа, — сказала она, — почему ты воспринимаешь его слова как личное оскорбление? Он же все равно останется здесь. Он будет так же послушен. Он не может вести себя по-другому. Он так сделан. Все, чего он хочет, — лишь слова. Он хочет называться свободным. Что здесь ужасного? Разве он не заслужил этого? Господи, да мы с ним об этом говорим уже несколько лет!
