Евгений Прошкин - Магистраль
Подцепив ногтем крышку почтового ящика, он заглянул внутрь — там лежала только одна маленькая рекламка, да и ту, наверное, бросили недавно.
«Тьфу! — опомнился Олег. — Я же сегодня утром сам его и проверял. Утром, перед тем как на „Щелковскую“ поехать…»
Он подошел к лифту и задержал палец у кнопки. Клона, по идее, должны были уже привезти. Ну да, сам он сейчас на базе — хотя, черт, как же он туда попал, если автобусов не оказалось?… — но тем не менее: должен быть на базе, просто потому, что там он в это время и был. Старшина Хапин уже продемонстрировал возможности мнемокорректора и повел народ в корпус, а там уж появится и неотразимый военно-морской майор Прелесть…
Шорохов куснул губу и нажал на кнопку. Не надо нервничать. Это нетрудно: подняться в квартиру, позвонить, встретить на пороге клона и сказать ему… Что же ему сказать?…
«Здорово, браток. Уже освоился? Зря. Собрался жить за меня? Зря, говорю. Я тут, понимаешь, взял расчет, так что двоим нам теперь тесновато будет. Спасибо, но я уж сам. А тебя-то?… Куда тебя? А в печь, браток, куда же еще! Хошь — с предварительным усыплением, хошь — так…»
А может, и обойдется. Если автобусов не было… Если до школы он не добрался и даже на «Щелковскую» сегодня не ездил… Распахнется дверь, и вылезет он сам, натуральный Олежек Шорохов — в трусах и рваных тапочках, заспанный и небритый.
«Ты чего, браток? Какой я тебе клон? Рехнулся?! Ты сам-то кто? Ах, из бу-удущего… Потерялся, что ли? Ты вот что, чеши-ка отсюда в свой декабрь! Не учился я ни в каких школах, и Службу я твою на хвосте вертел, ясно?…»
Олег вышел на четвертом этаже и, не позволяя себе колебаться, тронул звонок.
Открыли не сразу. Пока Шорохов переминался под дверью, он успел осмотреть и саму дверь, и стены, и даже фанерную лакированную бирку с номером «13». Все было знакомое и такое родное, что хотелось гладить, гладить и не отпускать. Он провел рукой по табличке и опять коснулся звонка.
Ему открыла какая-то бабулька — маленькая, бледненькая, с седым пучком на затылке.
— Картошка или сахар? — спросила она капризно.
— Чего?…
— Картошку привезли? Или сахар? — повторила она громко, как для глухого.
— Я?… Нет…
— Мед не нужен, — заявила она и взялась за ручку.
— Погодите! — Олег задержал дверь. — Я тут ищу одного человека… Шорохова.
— Нет никого. Все на работе, — ответила бабка, с детским упорством продолжая тянуть ручку на себя.
— Шорохова ищу! — крикнул Олег.
— Моховы? Моховы — да. Жили. Ты им родственник?
— Типа того… — пробормотал Олег. — Да, да, родственник!! — гаркнул он, заметив, что старушка не понимает.
— Переехали они. Мы уж с прошлого года. Дочка и зять, — ни к чему пояснила она. — А Моховы были. Моховы — да. Первое время никакого покоя… День и ночь трезвонили — все девки и девки…У них же сын, у Моховых. Бойкий, видать, сынишка, — добавила она с потаенным одобрением.
«Бойкий — это не я», — решил Олег. Однако фамилии были созвучны и тугоухой бабке могли слышаться одинаково.
— А до Моховых тут кто жил? — спросил он на всякий случай.
— Это в ДЭЗе надо справляться. Ну что, телефон давать тебе?
— Чей? — нахмурился Олег.
— Моховых, чей! Родственничек… Пойду искать, где-то записано… Ты тут стой!
Пока она шаркала по квартире, пока рылась в своих бумажках, Олег успел отойти к открытой лестничной фрамуге и покурить.
— Вот, — сказала бабка, протягивая ветхий листок. — Да ты не бери! Ты себе перепиши, а эту оставь. Мало ли,…
Шорохов взглянул на номер и внес его в память трубки.
— Ну?… Будешь переписывать-то?
— Спасибо, — обронил Олег и торопливо, почти бегом, спустился вниз.
Выйдя из подъезда, он просмотрел запись. Семь ничего не значащих цифр, кажется, где-то в районе Варшавки. Заведомый порожняк. Но если нет ничего другого…
Олег позвонил.
— Кого?… — сразу спросили в трубке, опуская «Алле», «Да, слушаю» и прочие условности.
— Квартира Моховых? — осведомился Олег так же лаконично.
— Да.
— Фамилия Шорохов вам ничего не говорит?
— Нет.
Олег ткнул в «отбой». Извиняться он не стал — абонент все равно не оценил бы.
Спохватившись, он снова достал трубку и удалил номер. Элементарная операция: Моховы были — Моховых нет. То же, что проделали с ним самим.
«Вычеркнули…» — повторил Олег, но уже без иронии. Он, в отличие от неведомых Моховых, исчез не из электронной памяти и даже не из человеческой — он исчез совсем. Как минимум — из дэзовского списка квартиросъемщиков. В этом доме он больше не жилец. А в каком тогда?… Куда он подевался — он сам или клон, оставленный на замену? Хоть кто-нибудь с его именем и фамилией, с его лицом. Ведь должен же он где-то быть! Где-то в этой Москве и в этом июле…
Версия у Олега родилась только одна, зато быстро. И сколько он ее в голове ни крутил, сколько ни выворачивал, второй версии из нее не получалось.
Кто-то серьезно вторгся в прошлое — вывихнул несокрушимую магистраль, и теперь она пошла… «вкривь»?… «вкось»?… Да нет как будто…
Вокруг было все то же — и мужики у «ракушек», и ребятишки в песочнице. Собаки гадили и лаяли, пенсионерки обсуждали сериалы. Мир не встал на уши и даже не стал другим — он принял незначительную поправку и продолжал жить дальше. Но уже в новой редакции. Олег и сам бы этого не заметил, если б не сунулся к себе домой. В новом мире у него был новый адрес — плевое в общем-то дело. Разыскать по справочной — пять секунд. Но это не главное. В Службе наверняка уже подняли тревогу, ведь должен же кто-то обнаружить это вторжение.
Олег впечатал кулак в ладонь. Официально он сейчас находился всего в неделе от своего настоящего, в роддоме с гражданкой Цыбиной, и если его попытаются найти, то звонить ему будут в декабре. У двойника телефона нет, он не ответит. А Лопатин его наверняка ищет — не каждый же день меняется реальность.
«Я надеюсь…» — суеверно добавил Шорохов.
Сократив путь через проходной двор, он выскочил на проезжую часть и замахал руками. Между пальцев у него трепетала купюра в серо-зеленых тонах, и желающий подвезти нашелся сразу.
— «Щелковская», — бросил Олег, заваливаясь в машину.
Как бы он ни торопился, перед возвращением следовало захватить зимние вещи. Если повезет, Лопатин про этот вояж ничего и не узнает. Олега снова не за что было наказывать; поход к самому себе, как и предыдущий поход к Рыжей, окончился ничем. Сначала Шорохов опасался совершить вторжение, потом, наоборот, желал, но в обоих случаях ему это не удалось.
«А Лопатин грозился, что стану преступником… — подумал он. — Слабовато у меня пока получается».
