Джеймс Фелан - Выживший
На преодоление последних ступенек лестницы к арсеналу ушли последние силы — я еле держался на ногах, и если Рейчел с Фелисити не услышат меня, я засну прямо здесь, потому что просто не смогу дойти до забора и перелезть через него. Так и сделаю. Я положил голову на колени и закрыл глаза. Через мгновение очнулся и попытался закричать:
— Эй!
Попробовал позвать девчонок по именам, но вместо крика вышло невнятное бормотание, погасшее еще до того, как проникло в здание арсенала.
Я сидел возле входа. Посветил вокруг себя фонариком, погасил его. Ночная пустота обволакивала меня, стирая очертания предметов. Я нащупал рукой какой–то бугорок на земле. Интересно, что это? Снова включил фонарик: рядом со мной, наполовину вдавленный в снег, лежал маленький черный камушек.
Круглый и гладкий, он казался почти прозрачным, совсем как тот обсидиановый шарик индейца–апача, приснившийся мне недавно. Я выключил фонарик, стянул правую перчатку и взял камушек — по ладони разлилось тепло.
И вдруг все вокруг залил свет. На крыльцо вышла Фелисити с фонарем.
— Вставай, Джесс, я тебе помогу.
Чтобы я согрелся, девчонки подбросили в камин дров, и теперь он горел ярко и горячо. Тепло мелкими иголочками покалывало кожу. Большая кружка горячего сладкого какао окончательно согрела и разбудила меня.
Я рассказал им обо всем, что произошло этой ночью: как нашел Калеба в доме, где жили его родители, как мы прятались от дрона, как разорвалась ракета… Рассказал и о том, что стало с Калебом…
— Ему не повезло… Он слишком близко стоял… Он хотел спасти раненого солдата, хотел сделать доброе дело, понимаете. Хотел спасти хоть что–нибудь — главное, спасти… — пытался объяснить я.
Фелисити слушала меня, широко раскрыв глаза, а потом разрыдалась. Она вздрагивала от плача, и я подошел обнять и успокоить ее, а девушка только повторяла:
— Он — один из них. Один из них.
Рейчел молча смотрела на языки пламени.
— Здесь нельзя больше оставаться. Здесь опасно, — сказал я, повернувшись к ней. — Я долго ждал, Рейчел, но настало время уходить. Мы должны найти людей в Челси Пирс и вместе двинуться на север.
Фелисити кивнула в знак поддержки, а Рейчел промолчала.
— Рейчел! Неужели ты не понимаешь? Здесь нельзя оставаться! С каждым днем охотники умнеют. Они знают, как забраться сюда, и рано или поздно сделают это. Вполне возможно, что теперь они придут за нами — и умрет не просто животное, а один из нас.
Рейчел вскинула на меня горящие гневом глаза.
— Просто животное?
— Ты поняла, что я имею в виду.
— Все из–за охотников и этих… этих чертовых уродов, которые посылают сюда самолеты, — вот они опасны, они — зло…
— Мы не можем защититься от них, Рейчел, ты же понимаешь, — сказал я. — Не втроем и не здесь.
— А животные, Джесс? Как же они? Ты считаешь, я способна вот так взять и бросить их? Я не могу уйти и не уйду, ты прекрасно знаешь об этом. Это моя жизнь, мой выбор.
— Рейчел, ну пожалуйста… — Все еще всхлипывая, к ней подошла Фелисити, обняла ее за плечи, но та резко поднялась, сбросив ее руки.
— Нет! — выкрикнула Рейчел. — С самого прихода вы оба только и делаете, что говорите об уходе. Так уходите! Я вас не держу!
Я встал.
— Ты останешься здесь одна.
— Жила же я без вас.
— Ты не хочешь меня слышать! Сейчас все не так, как вчера, как неделю назад — с каждым днем становится хуже!
— Я сделала свой выбор. Я остаюсь!
— Может, сбавишь обороты и подумаешь, что речь не только о твоей жизни? — спросил я. — Это не только твой выбор. Ты считаешь, что я смогу уйти без тебя? Считаешь, мы бросим тебя?
— Джесс, если Рейчел… — начала говорить Фелисити, но Рейчел перебила ее.
— Я облегчу для тебя задачу, Джесс! Я больше не хочу тебя здесь видеть! Мне не нужна твоя помощь. Как только ты появился, все пошло кувырком. Я прекрасно чувствовала себя одна, я и дальше отлично обойдусь без вас. Иди ищи неизвестно кого, отправляйся к своему дружку–охотнику! У меня и без тебя полно забот.
Рейчел вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.
Я взял рюкзак — делать здесь больше было нечего. Фелисити молча сидела в углу и смотрела на меня. Рейчел не показывалась.
— Ты остаешься, я правильно понимаю? — спросил я.
— Ты справишься и без меня, а она — нет, — вздохнула Фелисити.
Я кивнул.
— Как она?
— Держится, много работает. Старается успеть все и везде, но так даже лучше. Особенно теперь, когда стало ясно, что поставлено на кон.
— Возможность потерять жизнь в любой момент.
— И даже хуже.
— Да. Как думаешь, она придет попрощаться?
Фелисити покачала головой.
— Скажи ей, пусть не переживает за меня.
— Она все равно будет переживать.
Фелисити подошла, прижалась ко мне и поцеловала в щеку, задержавшись дольше, чем следовало. Я почувствовал ее тепло, ощутил, какие мягкие и нежные у нее губы. Снаружи только начинало светать, валил снег и дул ледяной ветер. Но от ее улыбки день сразу показался мне светлее.
— Тебе говорили, что у тебя лучшая в мире улыбка?
Фелисити просияла.
— Спасибо! Ты тоже хорошо улыбаешься.
Нет, мой дом не здесь. В голове звучит голос. Этот голос — часть меня, но я не могу им управлять. Он задает вопросы, строит доводы, предлагает варианты и никогда не смолкает: он со мной навсегда, как яркое южное солнце, которое я обязательно увижу, вернувшись домой. Я сошел с ума? Кто вправе сказать такое? Нет, вполне возможно, что потом какой–нибудь супер–пупер психотерапевт или школьный психолог, или даже отец именно так и решат. Ну и пусть! Пусть анализируют меня, сколько влезет, а я просто буду рядом с ними, лишь бы быть: слушать, говорить, согреваться их присутствием.
Сейчас Фелисити и Рейчел должны остаться в зоопарке и ухаживать за его обитателями — я понимаю. Да, Рейчел не поверила Калебу: как не усомниться, что где–то рядом целая группа выживших, если мы еле–еле нашли друг друга, да и то совсем недавно? Но я доверяю Калебу, у меня нет причин считать его слова ложью. Я должен найти людей в Челси Пирс. Я должен вернуться домой, а шансы станут реальными, только если я примкну к другим людям, которые уцелели во время атаки и не заболели. Нужно, как Калеб, выяснить, что делается дома, и будь что будет.
Я слишком долго ждал помощи, которая так и не появилась. После нападения прошло уже восемнадцать дней, а изменений в лучшую сторону не произошло: на горизонте не замаячили спасатели, в Нью–Йорк не вошли военные, чтобы спасти тех, кто так в них нуждался. Бомбы и ракеты ливнем падали на город, и за тот час, что я лежал в вагоне метро без сознания, они практически уничтожили его, но и это оказалось не самым страшным. Самое страшное случилось через восемнадцать дней: я видел, как человек, оставшийся живым и здоровым во время нападения, перестал быть человеком. Я не хотел повторить его судьбу: не для того я боролся и выживал все эти долгие дни.
