Дин Кунц - Улица Теней, 77
Но Нору он потерял тремя годами раньше, детей им Бог не дал, большинство его друзей умерли, так что Сайлес и не знал, куда ему бежать и ради чего жить. Что он еще мог, так это помочь жильцам «Пендлтона», своим соседям, пусть знал он далеко не всех.
Но в данный момент он не представлял себе, что нужно для этого предпринять. В противопожарной системе здания не предусматривались коробочки со стеклянной торцевой стенкой, которую следовало разбить при пожаре и нажать на кнопку. Их заменили полностью автоматизированные высокочувствительные датчики дыма и распылители, вмонтированные в потолок каждого помещения. И он не знал, что ему поджечь, чтобы сработала противопожарная сигнализация и началась эвакуация жильцов.
— Что-то не так, мистер Кинсли? — спросила Падмини, недоуменно улыбаясь и чуть склонив голову набок.
Он ощущал себя старым, и усталым, и беспомощным. Все, что он мог ей сказать, прозвучало бы глупо, вызвало бы подозрение, что он впал в старческий маразм.
— Мне нужно поговорить с охранником, — ответил он и пошел к дверям, отделяющим вестибюль от коридора первого этажа.
Прежде чем Сайлес успел достать ключ из кармана дождевика, Падмини зашла за стойку и нажала на кнопку, отпирающую замок.
— Мне ему позвонить? — спросила она, но Сайлес, не ответив, прошел в коридор первого этажа. Стеклянная дверь закрылась за ним. Щелкнул управляемый электроникой замок.
То, что здесь происходило, началось еще утром и явно имело отношение ко времени, какой-то проблеме со временем, раз уж конец 1800-х годов вдруг вплывал в 2011 год. Прошлое смешивалось с настоящим. И, возможно, не только прошлое и настоящее. Может быть, и будущее. То, что Перри Кайзер видел в коридоре подвала в 1973 году. Это чудище появилось там не из 2011-го или более раннего года.
В голове зловеще зазвучал голос Перри: «Большая тварь. С меня. Больше. Бледная, словно личинка, но выглядела не как личинка, а скорее как паук, правда, не с такими тонкими лапами, а со слишком мясистыми для паука…»
Сайлес повернул направо и поспешил к южному лифту. Спустившись на нем, он выходил в коридор подвала в нескольких шагах от поста службы безопасности.
Он задался вопросом, кто сегодня дежурит. Оставалось надеяться, что это будет бывший полицейский. Сайлес не всегда специализировался на гражданском праве. Начинал он криминальным адвокатом, но не преуспел, потому что не мог найти в себе сочувствия тем подонкам, которых ему приходилось защищать. Он отождествлял себя с жертвами. Но, естественно, каждый имел право на защиту, даже самые жуткие насильники и убийцы. В результате через несколько лет он сменил профиль работы, ушел из криминала, оставив защиту преступников тем, кто не испытывал к ним отвращения. Но за первые годы адвокатской практики научился говорить с копами, и практически все они нравились ему больше, чем его клиенты.
«Голова есть, но ни глаз, ни лица. Вроде бы жабры на шее, но рта нет…»
Он никогда не говорил с копами ни об искажениях времени… или как там они назывались, ни о монстрах, где-то похожих на личинку, но больше — на паука. Он не знал, как это сделать, как ему убедить охранника, что, казалось бы, невозможное на самом деле чистая правда. Оставалось только надеяться, что в последние пару дней охранник и сам столкнулся в «Пендлтоне» с чем-то странным, увидел что-то такое, чего не мог объяснить, и от увиденного волосы у него на загривке встали дыбом.
И когда Сайлес поднял руку, чтобы нажать кнопку вызова кабины, он замялся, почуяв опасность в каких-то странных звуках, доносящихся из лифтовой шахты.
* * *Свидетель
На крыше, стоя у западного парапета, под дождем, струившимся по его непромокаемой нейлоновой куртке, в намокших синих джинсах и сапогах, в которых хлюпала вода, Свидетель не боялся молний, разрывающих черноту ночи и открывающих ярость Запределья. Он надеялся, что молния ударит в него, но сомневался, что ему повезет до такой степени, не верил, что сможет умереть на этой крыше.
Пока переходы не происходили в одно и то же время. Он не мог отследить событие так точно, чтобы появиться подобно магу и вызвать его волшебным словом. Собственно, некоторые переходы всегда возникали чуть ли не на сутки раньше или позже остальных, но, раз уж флуктуации начались, момент изменения неотвратимо приближался.
Дом под ним не был тем самым домом, в котором он жил. С большинством нынешних жильцов он никогда не встречался, хотя знал о них многое.
В мгновение ока дождь прекратился. Крыша высохла, за исключением пятачка, на который капала вода с его одежды. Вместе с дождем исчез и город; исчез полностью, огромное, сияющее огнями полотнище, самое прекрасное, что когда-либо видел Свидетель.
И дом под ним, под этим безоблачным небом, стал тем домом, который он знал, в котором жил, если его существование кто-либо мог назвать жизнью.
Луна плыла по небу, медленно пересекая море звезд. Он находил этот освещенный свод очень холодным и где-то укоряющим. Не посмотрел вверх, потому что небо не обладало очарованием ушедшего города.
Длинный пустынный склон и залитая лунным светом равнина обескураживали даже больше, чем небо. В дневном свете высокая, по пояс, светло-светло-зеленая трава казалась чуть ли не белой, но под лунной лампой становилась чуть более зеленой, потому что светилась изнутри, будто фосфоресцировала. Ночь выдалась тихой, и хотя не чувствовалось ни дуновения ветерка, светящаяся изнутри трава все равно покачивалась, к югу, а потом к северу, к югу и к северу, меняя направление через равные промежутки времени. Создавалось ощущение, что луг — овчина, укрывающая спящего великана, и травинки-волоски движутся в ритме его вдохов и выдохов. Покрытая травой равнина не выглядела привлекательной ни на заре, ни днем, ни в сумерках, ни теперь, ночью. И становилась еще более отвратительной, если на непрерывное и неестественное покачивание травы накладывался ветер. Он нарушал заведенный порядок, травинки принимались метаться во все стороны, превращаясь в щупальца разъяренной медузы, и каждая напоминала тонкую, плоскую извивающуюся змею.
На этом вельде жило множество существ, которые, наверное, не подпадали под определение «звери», хотя они постоянно двигались и всегда что-то искали. Не природа, а безумные грезы породили их, оживило воображение свихнувшихся богов. Легион этих ненасытных тварей кормился друг другом, а трава пожирала всех, если возникало такое желание.
Огромный луг и его обитатели управлялись деревьями, из корней которых вырастала трава, а под кронами земля оставалась голой, словно насыщенная солью. Каждое дерево высоко поднималось к небу и широко раскидывало ветви, но красотой не отличалось, потому что ветви эти во многом напоминали извилистые трещины в камне, вызванные землетрясением. Некоторые деревья высились в одиночестве, но большинство составляли рощи. В каждой деревья росли по кругу, с поляной в центре, словно ведьмы, собравшиеся вокруг котла с дьявольским варевом. Черные от корней до кончиков самых верхних веток, с изрезанной корой, и в самых глубоких из трещин виднелось что-то влажно-красное, как насыщенное кровью мясо под прожаренной корочкой трупа. Весной деревья не цвели и не покрывались листвой, но плодоносили. Как только приходило тепло, на ветвях появлялись пузыри, надувались, свешивались, словно капли, и росли. Пока не достигали двенадцати дюймов в длину и пяти или шести в диаметре в самом широком месте, внешне напоминая серые груши. Фрукты не биологические, а метафорические, поэтому не было в них ни сладости, ни семян. Созревая, обычно ночью, когда ослепительно-яркая луна металлизировала траву, фрукты отрывались от ветвей и улетали, потому что речь шла не о жатве, а о рождении. И какое-то время небо щетинилось зубами. Когда сильные пожирали слабых, оставшиеся улетали на запад, словно спешили опередить зарю и остаться в темноте. Куда они направлялись, что делали, когда добирались до конечной точки своего путешествия, Свидетель не знал, но они никогда не возвращались.
