Кир Булычев - Операция «Гадюка»
— И правильно делает.
Он наклонился надо мной, я чувствовал запах, исходящий от него, — дорогих мужских духов, вонючего пота, коньяка с шашлыком, — господи, бывают же такие комбинации!
Он потрепал меня по щеке, крепко схватил пальцами за щеку, чтобы раскрылся рот, потом сказал:
— Жив и будет жить. Но вот я вас попрошу, голубчики, чтобы никаких больше физических повреждений ему нанесено не было. Этот парень нам пригодится.
— Ему нельзя доверять!
— А я и не собираюсь ему доверять. Я собираюсь с ним работать. Ты меня слышишь?
У меня возник соблазн подтвердить, но я сдержался.
— Слышишь, — сказал уверенно Рустем. — Ты у нас умный. Лежи отдыхай. А вы, Порейко, разговаривать с ним будете лишь по его доброй воле. И кстати, пришлите вашу сожительницу, чтобы она промыла ему раны и заклеила пластырем.
— Я не могу его отправить со всеми. Люди удивятся.
— А я вас не спрашиваю, — ответил Рустем. — Есть вещи, которые вам не положено знать… Я устал, я хочу спать, а вы тут устроили пыточные камеры. Напакостили тут. Стыдно.
Я услышал, как Рустем уходит, и испугался. Мне захотелось крикнуть ему вслед, чтобы он меня не оставлял одного, они меня убьют. Но я лежал и терпел. Страх тоже можно терпеть.
— И что будем делать? — спросил Одноглазый Джо.
— Ничего, запри его здесь, пускай отлежится.
— И Александру будить не будете?
— Ты что, оболтус, в самом деле его слова всерьез принял? Да пускай он в своем дерьме захлебнется.
Джо промолчал.
— Еле нашел, — сказал из дверей Жора. — На втором этаже графин. Я из него цветы выбросил.
— Убью! — закричал Порейко. — Ты где, гад, шлялся?
Жора что-то отвечал, но Порейко перебил его:
— Давай сюда, да давай же!
Раздался звон разбитого графина — он его долбанул о цементный пол!
И тут же застучали шаги — Порейко кинулся прочь.
— Чего это он? — шепотом спросил Жора.
— А пошел ты! — закричал на Жору Одноглазый Джо.
— Понял, — покорно сказал Жора.
— Пошли! — Джо был зол.
— А этого?
— А с этим завтра пускай начальство разберется. Мне что, больше всех нужно?
— Но ведь мы же обещали Петрову, что в милицию его привезем. Когда обработаем, отвезем. Им нужен клиент, который Аркашу пришил.
— Обойдутся.
— Они сердиться будут.
— Пускай на шефа сердятся.
Джо пошел прочь, Жора остался и спросил вслед:
— А свет тушить?
— Туши, туши!
Свет погас. Жора вышел, и страшно заскрипела дверь. Потом я услышал, как Жора закрывает замок. Он все еще пребывал в растерянности, и даже сквозь дверь было слышно, как он ворчал: «А чего я? Я как сказали, так и принес…»
Когда стало тихо, я поднялся, зажег свет. Было очень больно — видно, все же отбили мне почки. Потом я проверил, хорошо ли заперта дверь. Дверь была заперта как следует.
Я отыскал в углу чью-то замасленную куртку. Сложил ее, скатал. Потом потушил свет и лег, подложив ее под голову.
И заставил себя заснуть. Мне обязательно надо было заснуть — на пять или шесть часов. Чтобы восстановиться.
Я заставил себя не думать. Я заставил себя заснуть.
Я очнулся от боли. Боль преследовала меня и во сне, из-за чего мне грезились схватки, падения, пытки. Но все же за несколько часов сна мне удалось почти привести себя в порядок. Даже ссадины и царапины подсохли.
Я пересилил себя и поднялся, понимая, что лишь в движении мои мышцы смогут преодолеть постоянную боль, добрался до выключателя. Свет был слишком ярким, неживым, запахи вызывали тошноту.
Я обошел отсек подвала. Нет, выбраться отсюда мне не удастся. К сожалению, я не супермен и взламывание стен не моя специальность.
Тогда я принялся за гимнастику. К предстоящей встрече с врагами я должен быть наготове. Я потягивался, массировал мышцы, отжимался, страдал от жажды настолько, что забыл о голоде, и отвлекал себя рассуждениями, в основном пустыми. Например, почему они убили Аркашу, а пожалели меня? Ведь если они заподозрили нас в связях с милицией, зачем такая избирательность? В конце концов, места в подвале хватило бы для двоих. И, уж конечно, колченогий Аркадий представлял куда меньшую опасность, чем я.
Я не догадывался тогда о главном, хотя понимал, что ничто здесь не делается без смысла и появление всевластного Рустема, так неожиданно взявшего меня под защиту, имеет простое объяснение.
Но я не приблизился к разгадке больше, чем в первый момент моего появления в Меховске.
Было ли мне страшно? Надеялся ли я на спасение? Вот врывается в Меховск дядя Миша на танке и наводит порядок…
Вряд ли и даже нежелательно. Ведь если так случится, то преступники спрячут концы в воду, затаятся, и вся операция провалится. Так что в случае, если грядущие события достаточно серьезны, то дядя Миша уже пожертвовал Аркадием и может пожертвовать мною. А почему нет? Я же ветеран. Погиб в Абхазии или Приднестровье. Кто меня хватится, детдомовца?
Страшно не было, но мною овладела вполне понятная грусть.
Я постарался представить себе, как у нас в лаборатории за рабочим столом усаживаются пить кофе Катрин с Тамарой. И рассуждают — как там наш Гарик. Не скучает ли по нас в командировке? Скучаю. Скучаю… но вызвать перед внутренним взором благополучные картинки я не смог. Вместо них все вставала страшная сцена в морге, когда Рита плакала над мертвым Аркадием. Хорошо бы они ее не тронули… а она бы не натворила бед.
Время тянулось, я улегся на прохладный пол. Потом встал и пошел щупать трубы — горячие были сухими, одна из труб была холодной и влажной, но не более того.
Мне очень хотелось подойти к двери, постучать в нее и объяснить тюремщикам, что я не объявлял сухой голодовки.
Сколько времени? Восемь утра. С ума сойти! Пора вставать.
Мне пришлось справить нужду в углу подвала, и почему-то мне было очень стыдно, что когда люди войдут, они это учуют и будут смеяться.
Потом я решил заснуть снова.
Ничего из сна не вышло. Слишком хотелось пить. Я лежал и считал. Досчитал до четырех тысяч восьмисот — может быть, сбился раз или два. Потом проснулся. Все же можно себя усыпить!
Было чуть меньше двенадцати.
В половине второго, когда я уже готов был откусить себе палец, чтобы выпить кровь, я услышал шаги. Дверь завизжала на ржавых петлях. В дверях стоял Жора с пистолетом. Он не хотел рисковать.
Я сидел на полу, привалившись спиной к стене, вдали от него.
