Александр Сапаров - Прыжок в прошлое
Затем ко мне заявился ключник и сообщил, что с лавкой все в порядке, и что хотя стекла ему еще мало, но можно уже, что похуже начать продавать, а то потом этот товар уже никто брать не будет.
Когда все-таки все нуждавшиеся в моих советах меня покинули, я смог, наконец, подумать о дальнейших моих действиях. Учитывая, что теперь на мне очень много дел, я не смогу уделять внимания вотчине и усадьбе. И мне необходимо создать костяк из моих людей, которые и в мое отсутствие н смогут проводить мою линию в развитие производств.
Я сидел и записывал: Федор- общее руководство домашним хозяйством и финансами. Сашка Дельторов- строительство второй стекловаренной печи и воспитание стеклодувов
Антон- общее руководство мастерской по выгонке эфира, строительство небольшой больнички на несколько коек с перевязочным кабинетом и операционной и подсобными помещениями и командование девушками, работающими там.
Как я не старался уйти от этого, но на мне лежало еще два дела – это учеба лекарей, которой еще не было видно конца и нескольких художников, где уже был просвет и еще неожиданный выход в виде небольшой мастерской по производству масляных красок.
Единственно чему я еще практически не уделял внимания это своей охране. Оружные холопы жили своей жизнью, занимались охраной усадьбы, моим сопровождением в поездках, а в остальное время иногда тренировались в воинском мастерстве.
Командовал ими старый десятник Осип, которого я хотел заменить с самого начала, но все не доходили руки, да и собственно не знал на кого.
В последней беседе с Хворостининым я пожаловался ему, что нет у меня опытного человека для охраны и других необходимых дел. Дмитрий Иванович неожиданно серьезно отнесся к этой проблеме и чуть не обозвал меня дураком, собственно и обозвал, сказав, что дуракам везет и я до сих пор жив. И вот несколько дней назад вместе с ним ко мне приехал угрюмый пожилой мужчина, когда он слез с коня то было видно, что ходит он с большим трудом, левая нога у него почти не сгибалась. Мы прошли ко мне в кабинет, где имели длинную беседу, в результате которой бывший сотник боярский сын Борис Кошкаров занял должность начальника моей охраны. Как я понял, Кошкаров был чем-то обязан Хворостинину и поэтому с удовольствием взялся за работу по моей охране… Человек он был очень опытный, и я так понял, что не только в охране, но в других делах. По крайней мере, после того, как он появился, моих воев, шатающихся без дела, видно не было. А на конюшне, уже пару раз кого-то выпороли розгами.
На следующий день я вновь был у царя, тот был чем-то озабочен и ходил быстрыми шагами по палате мимо меня. Неожиданно он остановился и крикнул стрельцам:
– Все вон, и чтобы у дверей никого не было!
У меня сердце упало в пятки, я знал, чем кончаются царские тайны.
Иоанн Васильевич при взгляде на меня усмехнулся, все, поняв по выражению моего лица.
– Щепотнев, тайн государственных я пока тебе говорить не собираюсь, а вот совет ты человеческий можешь дать, нет пока у тебя ни друзей особых здесь, ни завистников, все, что имеешь, от меня получил, нет тебе во лжи никакой выгоды.
Пришла мне в голову мысль одна, надо мне трон покинуть и обычным человеком жить, а трон передать и венчать на царство человека одного. Тяжела моя доля, много на мне крови, не отмолить мне никогда ее, как бы не старался. Буду все дни в молитве праведной проводить в монастыре.
В моей голове сразу вспомнились сухие строчки учебника: в 1575 году отрекся от трона и передал его Симеону Бекбулатовичу, с неясными до сих пор целями.
Я старался сохранить хладнокровие и говорить спокойно и убедительно:
– Великий государь, прости мои мысли, но мнится мне, не привел ты не одной причины, почему ты трон свой должен отдать и титул свой помазанника божьего нарушить. Что же до крови, то ежели, можешь, назови мне хоть одного властителя, что без нее обошелся. Но не можно Царю, помазаннику божьему свою державу его предками собранную и ему врученную, кинуть как седло старое. На коленях тебя прошу, выбрось ты такие мысли с головы, пропадем ведь мы все без тебя горемыки.
Со всех сторон на Москву нападение идет; поляки, литвины, щведы, татарва крымская, Кто, как не ты возглавить можешь войско наше. Не нужен нам никакой новый царь, кроме тебя. А ежели у тебя иные мысли есть, которые мне нельзя довести, то подумай с советчиками обсуди добрыми, может все это можно будет сделать, и трон за собой оставив. Вот такой мой совет тебе Великий государь, прости ежели, что дерзостно сказал, но очень опечален решением твоим.
Царь до этого времени стоявший около меня подошел к креслу и, усевшись в него глубоко вздохнул и задумался. Я молча стоял и ждал итогов его размышления, и думал, если казнь то пусть повезет и просто голову отрубят.
– Сергий, неожиданно сказал царь, – опять у меня руку щемит, прочитай заговор вчерашний.
Я прочитал заговор, с тем же успехом.
Иоанн Васильевич долго смотрел на меня:
– На сегодня свободен лекарь, а о словах твоих я подумаю, не ты первый их мне говоришь.
Вот на дворе уже конец сентября, шел третий год пребывания моего сознания в этом мире. Я не знаю, может это был мой родной мир, может параллельный, но мне от этих размышлений, в общем, то тоже было параллельно, потому, как на теперешнюю мою жизнь это не оказывало никакого влияния.
Вчера приезжал Хворостинин и сообщил, что едем свататься. Моя будущая жена Ирина Владимировна Лопухина пятнадцати лет проживала в царском дворце под присмотром мамок. Ее отец боярин Владимир Яковлевич Лопухин геройски погиб в 1571 году, в Москве при вторжении Девлет Гирея, за что и был записан лично Иоанном Васильевичем в свой поминальник. Вотчина ее отца рядом с Торопцом была пока в казне. Но зато родственников у нее, насколько я понял, было выше крыши. И теперь, похоже, все от них уплывало вместе с Ириной Владимировной. Хворостинин вытащил список, все, что давал царь за Лопухиной, скажем так, своего, он не отдавал, но все чем владел ее отец, полностью отходило мне. Дмитрий Иванович сочувственно смотрел на меня:
– Не знаю, что и сказать, с одной стороны вотчины у тебя богатейшие, а с другой забот, выше головы. Я на это только развел руками, что получилось, то получилось.
Вечерело, подъехал разряженный Хворостинин, я, одетый, так, что еле волочил ноги сел рядом с ним. Сзади ехало двадцать оружных холопов, также разряженных в пух и прах. Ехали мы в Кремль, где и должна была пройти вся это тягомотина. Подъехал весь наш поезд не с парадной стороны, а к условленному входу, где нас уже на крыльце встречал самый близкий родственник невесты Никита Васильевич Лопухин. Дмитрий Иванович поднялся на крыльцо первым, они обнялись с Лопухиным, потом уже подошел я и тоже удостоился объятьев. Затем нас завели в палату и усадили на лавку, все местные уселись напротив нас на скамье. На столе стояло угощение пироги, было разлито вино, и Дмитрий Иванович встал и сказал:
