Сергей Волков - Ренегаты
Костыль бросает весла.
– Гонец, давай, смена.
Он встает, перебирается на мое место, берет ведро и начинает с ожесточением вычерпывать воду. Ведро с жестяным стуком бьет о дно лодки.
Я гребу, стараясь не думать о том, что происходит сейчас на восточном берегу, где, должно быть, суетятся погранцы, железнодорожники и сурганцы. Мысль иногда бывает материальной, подумаешь о какой-нибудь гадости – она и сбудется.
– Слышь, – Костыль на мгновение останавливается, поворачивает ко мне потное, злое лицо, – когда доплывем – пойдем на север. Там горы. Спрячемся.
– На фига, нам же контракт надо выполнить.
– Вот именно.
– Но как?
– Каком кверху. Проводника будем искать. У горцев разный народ отирается, они с погранцами не дружат. Греби давай!
Я гребу, стараясь подальше выносить весла и работая всем телом. Ладони уже ноют, скоро на них появятся мозоли. Потом они лопнут и будут кровоточить. Последний раз я сидел на веслах лет десять назад, да и то во время лодочной прогулки в Парке культуры и отдыха имени, ясное дело, Максима Горького. Видать, любил человек погулять – в России почти в каждом городе есть парк в его честь.
– Тихо! – вскидывается Костыль и замирает, подняв ведро. – Не плещи!
Я опускаю весла в воду, прислушиваюсь. С северо-востока приходит тихий, но отчетливый звук – ритмичное постукивание, словно кто-то быстро-быстро колотит костяшками пальцев по пустой бочке.
– Что это?
– Паровая машина! – Костыль матерится, сплевывает за борт. – Греби давай, что расселся?!
Я налегаю на весла. Замах, погружение, гребок, снова замах… Солнце опустилось к самой воде и медленно наливается багрянцем. С юга наползают длинные серые облака, похожие на морских рыбин. Чешуя их краснеет, хвосты наливаются тревожной синевой.
– Ветер будет, – говорит Костыль. – Греби сильнее!
Я молчу. И так ясно, что тут не до филонства, подгонять меня не нужно, но Костыль не может не ворчать, не командовать – такой он человек.
Стук паровой машины теперь слышен отчетливо. Что-то приближается с севера, и явно по наши души. Черт, если нас накроют посреди озера, то даже SOS послать не получится – нечем и некому. В принципе погранцы, если это они, могут и не брать нас живьем. С точки зрения их закона мы – преступники, чья вина доказана. Суд не требуется. Очередь из пулемета или просто пара выстрелов из винтовки – и «ку-ку, Гриня».
Если же нас догоняют сурганцы, расклад тоже известен – никелированные браслеты, этап в Тангол и опять же застенки «Вайбера». Непроизвольно ухмыляюсь.
– Что, анекдот вспомнил? – хмурится Костыль.
– Ага… про двух обезьян, которые не знали, куда податься – то ли к умным, то ли к красивым.
– И чего? – недоверчиво смотрит на меня Костыль. С чувством юмора у него туго.
– Разорвались на хрен. Напополам.
– Смешно, – кивает Костыль и берется за ведро.
Когда солнце до половины погружается в озеро, вызолотив слепящую дорожку, мы меняемся местами. Я заматываю кровоточащие ладони бинтом – у меня всегда с собой армейский индивидуальный пакет – и замечаю, что воды в лодке стало заметно больше, хотя Костыль трудился вовсю.
– Тут это… – Я киваю себе под ноги. – Протекаем.
– Я в курсе, – кивает Костыль. – Черпай!
Пресловутого зеленого луча мы не видим – солнце проваливается за тонкую линию на западе, и сразу наплывают сумерки. Стук паровой машины по-прежнему преследует нас, но ни катера, ни корабля все еще не видно. Видимо, над водой звук разносится гораздо дальше, чем на суше.
Небо затягивает облаками. Закат догорает, вся восточная сторона уже тонет в чернильной тьме, но звезд нет.
– Берег! – хрипит Костыль, тыча грязным пальцем прямо по носу лодки. – Теперь главное – успеть!
Я тоже вижу узкую черную полоску там, где закатилось солнце. Похоже, наш безумный план с побегом все же сработал, и мы натянули всей этой шобле нос на затылок.
Между тем проклятый стук становится еще громче, мало того, я ясно слышу, что нас преследуют два судна. Слышу, а спустя несколько минут вижу за кормой в сгустившихся сумерках желтые огни. «Вдруг вдали у реки заблестели штыки – это белогвардейские цепи».
* * *Луч прожектора шарит по воде, как будто материализованный взгляд циклопа.
– Это не катера, – шепчет Костыль. – Это «Левиафан» и «Тифон».
– Это что еще за хрень?
– Пограничные бронеходы, построены на сурганских верфях. Гадство, вот ведь непруха! – Костыль со злостью бьет кулаком по борту лодки, бьет с такой силой, что наша посудина начинает качаться.
Лодку тем временем затапливает почти наполовину. Я смотрю на темную воду, в которую погружены мои ноги, потом на такую же темную воду за бортом, затем на почти уже неразличимый берег, и мне приходит на ум безумная идея.
– Раздевайся! – коротко приказываю я Костылю. Все, пришла моя очередь командовать.
– На кой? – спрашивает он. – Вплавь они нас в два счета догонят…
– Они нас убьют. – Я стягиваю куртку, рубашку, футболку, расстегиваю штаны. – Вспомни, что случилось с Бекой и Пономарем. Мы им не нужны живыми. Нет тела – нет дела. Да быстрее ты!
– Я не понял… – Даже в сумерках видно, как лицо Костыля вытягивается от удивления. – Мы не сможем…
– Все мы сможем! Снимай одежду!
Прожектор шарит уже совсем рядом с нами. Второй бронеход идет чуть мористее и подсвечивает своему собрату курс. Костыль торопливо сдирает с себя одежду. Я тем временем мастерю на банке из ведра, куртки и прочих шмоток некий куль, отдаленно напоминающий согнутую человеческую фигуру. Кричу Костылю:
– Делай, как я!
Он наконец понимает, о чем идет речь, и тоже мастерит куклу. Получается плохо, одежды слишком мало, остается только надеяться, что погранцы не станут долго разбираться и лупанут по лодке сразу.
– Фуфло, ой, фуфло! – презрительно бросает Костыль, оглядывая наших двойников. – Фальшак!
– В воду! Только руками не маши. – Я переваливаюсь через борт и погружаюсь сразу по шею. От холода у меня заходится сердце. Да уж, как говорится, водичка – не месяц май, хотя на самом деле уже давно лето. Рядом тихо, без плеска, уходит под воду Костыль. На поверхности остается только контейнер. Мгновение спустя Костыль выныривает. Луч прожектора слепит мне глаза.
– Поплыли! – сиплю я перехваченным горлом и отпускаю борт лодки.
Мир сразу становится невероятно огромным, а озеро – бескрайним. Замечаю в западной стороне неба последние отблески заката и плыву, стараясь не потерять их из виду. Когда на небе нет звезд, в воде ориентироваться очень тяжело, а точнее, попросту невозможно.
Плаваю я, честно говоря, средне – не быстро, не далеко и безо всякого стиля, поскольку помесь брасса с «по-собачьи» стилем назвать нельзя. Костыля я не вижу, мне сейчас не до него. Гадаю, сколько тут до берега – темнота скрадывает расстояние, но по-любому выходит, что никак не меньше трех километров.
