Михаил Емцев - Уравнение с Бледного Нептуна (сборник)
Девушка опустилась на стул, подставив лицо и грудь желтым лучам, льющимся из рефлектора.
— Как хорошо! — пробормотала она.
Постепенно комната, приборы и усилитель, волчком вертевшиеся перед ее глазами, исчезли из поля зрения, из памяти и сознания. Исчезла и она, Ружена Миракова, аспирантка Института телепатии, двадцати трех лет от роду.
Осталось только удивительное непонятное чувство призрачной легкости.
Ей казалось, что миллиарды невидимых ниточек, прикрепленных к телу, тянут в разные стороны и она становится все больше и больше. Было ясно, что сейчас произойдет что-то совершенно удивительное.
Прекрасный, чистый восторг наполнил душу Ружены Мираковой. Она увидела, — но это не то слово, которым можно передать ощущения Ружены, — она познала за сотые доли секунды жизнь своей планеты. Познала одновременно все многообразие чувств и мыслей человечества, весь его сложный и противоречивый дух. Себе она казалась невероятно большой, раздутой до чудовищных размеров. И в то же время она понимала, что где-то, в самой глубине, она остается прежней маленькой Руженой, но в ней кричали миллионы новорожденных детей и хрипели сотни тысяч умирающих, толпы людей смеялись и плакали, работали, отдыхали, думали, играли… Все они определялись одним словом — люди, и все они жили в ней.
Ощущать их в себе, в своей душе было большим неповторимым наслаждением, и оно убивало Ружену. Боль короткими молниями пронизала ее тело, обнимавшее Землю…
Длинный Щапов сердился и недоумевал. Он хмыкал, тряс головой и пожимал плечами.
— В чем дело, пресветлый? — спросила его маленькая пухлая соседка по комнате. Она на секунду оторвалась от микроскопа и, подняв очки, смотрела на Щапова усталыми бледно-голубыми глазами.
— Понимаешь, Тата, мне кажется, что я сошел с ума.
— По-моему, это произошло гораздо раньше, чем тебе стало казаться.
— Погоди, не остри, — он повертел в руках только что проявленную пленку и в сотый раз посмотрел сквозь нее на свет. — Знаешь, вчера, отправляясь на съемку, встретил в коридоре Миракову, эту аспирантку Ермолова. У меня был с собой аппаратик, и я предложил ей сфотографироваться. Больно подходящее освещение, косые лучи, пятна света на полу. Она девушка покладистая, согласилась. Уж я ее щелкал на все лады. И в фас, и в профиль, и на фоне окна, и в тени, и на солнце. Целую пленку извел. А сегодня проявил — и… вот.
Щапов протянул Тате пленку. Девушка просмотрела ее и удивленно спросила:
— Ты фотографировал пустой коридор?
— Вот именно!
Девушка покачала головой.
— Слушай, Щапов, у меня есть знакомый, хороший психиатр. Галлюцинации, бред наяву — его специальность. Он тебе поможет.
— Иди сама к своему психиатру!
В эти дни Ермолов сильно изменился. Черные брови изогнулись еще стремительнее и круче, пытаясь сорваться и взлететь со лба. Безумные желтые глаза прожигали собеседника нетерпеливым пламенем.
Три больших видеофона занимали четверть кабинета, и с них не исчезали человеческие лица. Ермолов говорил одновременно с несколькими сотрудниками, сидевшими в комнате и на экранах «видиков». Ермолов бурлил и пенился, как действующий вулкан.
Сергей Артамонович, старший инженер по оборудованию института, долго не мог пробиться к Ермолову. Он уже было решил пойти к директору, но внезапно у Ермолова выдалось несколько свободных минут.
— В чем дело, Сергей Артамонович? — спросил Ермолов, закуривая и пуская синие кольца сквозь солнечный луч, пересекавший комнату.
Инженер замялся.
— Вот какое дело, Иван Иванович, — сказал он, медленно подбирая слова. — Я хотел поговорить с вами относительно этой аспирантки, Мираковой…
— А что такое?
— Она работает по ночам.
— Как?
— Да уж не знаю как, только работает. Вчера я был дежурным и проходил по коридору. Вижу свет в сто восьмой комнате, подергал ручку — закрыто, постучал — не отвечают. Вдруг появилась Миракова. Она так внезапно вышла, что я даже, признаться, немножко испугался. "Что делаете?" — спрашиваю. "Работаю, — говорит, — у меня непрерывный опыт". — "Какой опыт, — говорю, — два часа ночи". — "Да вот так", — говорит. Нужно сделать ей внушение. А если есть необходимость работать по ночам, пусть получит специальное разрешение от дирекции…
— Погоди, Сергей Артамонович, — перебил старика Ермолов. — Ты что-то путаешь. Сто восьмая комната не Мираковой. Это помещение этого… как его… Арефьева. Он сейчас в отпуске.
— Тем более, — сказал инженер. — И вообще я тебе скажу, Иван Иванович, эта девушка производит какое-то неприятное впечатление. Что-то с ней такое…
Старик повертел в воздухе пальцами, пытаясь передать свою мысль яснее.
— Постой, сейчас, — быстро сказал Ермолов, крутнувшись на кресле. Он потянулся к одному из видеофонов и включил его. А вот и сто восьмая, — сказал он. — И там действительно что-то происходит.
Они увидели излучатель Арефьева, наполнявший комнату желтым светом. Спиной к зрителю сидела маленькая девушка, запрокинув голову на спинку стула. Виднелся чистый выпуклый лоб и копна золотистых волос.
— Миракова! Ружена! — позвал Ермолов. Девушка не шевелилась, руки ее безжизненно висели вдоль тела.
— С ней что-то… — пробормотал Ермолов, взглядывая на старика.
Сергей Артамонович встал. К этому времени в кабинете Ермолова уже набралось человек шесть народу. Все они с испугом разглядывали изображение на экране.
— Пошли, — быстро сказал Ермолов, выключая аппарат.
Они не пошли, а побежали по гулким коридорам института. Каково же было их удивление, когда они увидели Миракову, медленно направлявшуюся по сверкающему пластику пола в свою комнату. Ермолов окликнул ее, но она уже прошла в дверь. Они ворвались следом.
В комнате царило молчание. Слой пыли лежал на всем. Ружена стояла и смотрела на безмолвные приборы, у которых не светились шкалы и сигнальные лампочки.
— Ружена!
Девушка повернулась. Ермолова поразила бледность ее лица. Казалось, Ружена постепенно узнавала их, и несмелая улыбка тронула ее губы.
— Что с тобой только что было? — спросил Ермолов.
Брови, ее недоуменно поднялись, губы приоткрылись. И вдруг, круто повернувшись, Сергей Артамонович выбежал из комнаты. Повинуясь какому-то импульсу, все бросились вслед за ним. Последней вышла Ружена и медленно пошла за ними.
Остановившись напротив комнаты с цифрой "сто восемь", Ермолов резким ударом ноги распахнул дверь.
Из усилителя Арефьева лилось желтое сияние. Напротив аппарата на стуле полулежала Миракова. Широко открытые голубые глаза подернулись смертельной пеленой.
