Евгений Велтистов - Глоток Солнца (Художник В. Юдин)
Сейчас, глядя, как Гарга слушает далекого от нас докладчика, не решаясь появиться в зале, я, кажется, догадался, что он делал эти двое суток. Наверно, он еще раз примерял к миру свое открытие, планировал общество бессмертных. И опять не понял, что оно никому не нужно. Он не мог трезво оценить будущее — ученый, который любит только свои машины, а не людей.
Я смотрю из окна на дядю и жду, когда он подаст мне знак. Не забыл ли? Всего минута подарена мне и Каричке, я уже беспокоюсь за эту минуту. Оратор сходит с трибуны, зал вместе с тремя десятками слушателей, креслами, столами и экраном улетучивается. Гарга оборачивается, машет мне рукой: выходи. Я вылетаю пулей и хочу сразу вскочить в светлый круг.
— Погоди. — Дядя удержал меня за плечо. — Светлый, расчет номер два, объявляет он в микрофон.
Белые паруса домов поднимаются из зеленой пены — что-то милое, свое.
— Какой дом?
Я слышу далекий, как во сне, голос и медленно протягиваю руку.
— Этаж? Квартира?
Знакомый холл, зеркало, телевизор, столик. В глубине — пестрый витраж двери. Теперь я одним махом вскакиваю в круг и бегу с радостно остановившимся сердцем к двери. Я толкаю ее, но руки проваливаются сквозь стекло, и вслед за ними пролетаю я сам. Я даже не подумал, что могу испугать Каричку; увидел побледневшее лицо, вспыхнувшие глаза и застыл на пороге. Она медленно поднялась с дивана, прижимая к груди книгу.
— Здравствуй и не удивляйся, — быстро проговорил я. — Это я и не я, в общем, новый вид путешествия в пространстве. У меня меньше минуты, и я хотел бы много рассказать тебе. Я скажу иначе. Слушай!
О, не страшись, мой друг!
Пусть взор мой, пусть пожатье рук
Тебе расскажут просто и не ложно,
Что выразить словами невозможно!..
Я видел, как она испугалась: может быть, подумала, что перед ней сумасшедший призрак. Не просто врывается без предупреждения, не открыв двери, прямо из стены, но хочет еще, чтоб его принимали за обезумевшего от любви доктора Фауста. А я так и хотел, я приказывал ей глазами: да, я Фауст, тот самый, который помогал тебе однажды — помнишь, это было еще в школе — готовить роль Маргариты. Так вот, слушай меня внимательно, запоминай и думай.
Отдайся вся блаженству в этот час
И верь, что счастье наше бесконечно:
Его конец — отчаянье для нас!
Нет, нет конца! Блаженство вечно, вечно.
И Каричка догадалась, что я хочу сказать ей что-то очень важное, быть может, про облако, про Гаргу, про общество бессмертных, раз я выбрал роль доктора Фауста.
Она догадалась, что я не могу говорить с ней просто так, что этой, казалось бы, нелепой ролью я должен кого-то обмануть.
Она нашла в ответ нужные слова. Но все еще проверяя себя, поставила в конце вопрос:
Смерть для нас
В этот час
Лозунг первый и святой?
Я кивнул. Те самые слова, Каричка, ты меня поняла. С этими словами сын Фауста и Елены разрушает вечный, неподвластный времени замок отца: вот он летит со скалы, смелый юноша, и, разбиваясь сам, разбивает круг ложного бессмертия.
И мы — я и Каричка — вместе говорим нашу юношескую клятву:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
Я смотрю в ее блестящие глаза и, чувствуя, что нам остались считанные секунды, ликую: ты умница. Есть любовь. Поиск бесконечного. Есть борьба… Бессмертие — это ложь. Обман человечества.
— Каричка, — кричу я, забыв обо всем, — скажи Акселю, что облако…
Внезапно меня ослепили две вспышки. Я упал.
Врачи говорят, что увидеть две вспышки одновременно нельзя, но я клянусь, что видел вспышку света и вспышку тьмы. Почему-то это обстоятельство удивило меня больше всего, и я упорно размышлял о нем с закрытыми глазами, пока не услышал знакомый голос. Он заставил поднять веки. Я лежал на диване. Рядом был Гарга.
— Ты переволновался, — сказал дядя. — У тебя слабые нервы.
— Наверно, — ответил я и сел. — Каричка не испугалась?
— Она не видела. Я выключил установку.
— Ну и хорошо, — сказал я мрачно. — Я пошел работать.
«…Слабые нервы! Как бы не так! Спросите лучше у своего облака, почему я грохнулся в обморок, — оно слишком внимательно слушало меня и ничего не понимало. Я не могу вразумительно объяснить все это, но до сих пор я никогда еще не падал в обморок. Да у меня такие нервы, что на них хоть пилой играй!..»
Так ворчал я, работая в машинном зале. И пока мои пальцы механически стучали по клавишам, я разбирал про себя разные события. Мрачный энтузиазм Гарги, маневры облака, мои споры с товарищами, доклад Питиквы, механические приматы, информация о мозге, которую я закладывал в машины, все сходилось в одной точке: облако и Гарга хотели превратить людей в безропотных, как Килоу, кукол.
— Сон — самое превосходное состояние человека, — сказал мне сегодня утром Килоу. — Вы замечали, с какой легкостью там свершаются мечты?
— Да, — отвечал я, — во сне я часто летал.
— Полет воображения! Представьте себе, все открытия и я делал во сне. И сегодня мне удалось решить очень важную проблему.
— Какую?
— К сожалению, уже два часа не могу вспомнить. Но вспомню, обязательно вспомню. Времени у меня достаточно…
Вот именно: у него достаточно. А у меня мало. Я никак не мог проникнуть в сердцевину облака. Я нервничал, чувствуя каждую минуту неизбежный ход времени, и проклинал себя за беспомощность. Я был одинок как никогда.
Философский монолог прервал доктор Наг. Он молча стоял за моей спиной и наблюдал, как я вымещаю злость на клавишах. Потом прервал молчание.
— Кажется, самочувствие неплохое.
Я вскочил.
— Ваши литературные опыты изящны, — продолжал Наг, и я покраснел, уловив усмешку в его словах. — Но нельзя подвергать себя опасности.
— Какой?
— Неужели вы не понимаете, что выход точной информации с острова невозможен? Только профессор Гарга держит связь с миром и ведет переговоры от имени облака.
— Доктор Наг, — я подошел к нему вплотную, — объясните мне, что здесь происходит.
— Здесь ведутся опыты, вы это знаете.
Я видел, что Наг говорит со мной серьезно, и решился сказать о главном:
— Но если все станут, как Килоу, эти опыты чудовищны.
— Я всего лишь химик, — сказал Наг. — Об остальном могу догадываться. Есть такой простой пример, описанный во всех учебниках: определенные изменения в клетках активного вируса превращают его в пассивный вирус.
