Николай Амосов - Записки из будущего. Роман
Конец рассказа. Собака проснулась. Что скажет?
— Ваня, ты еще не оставил своей фантазии об анабиозе? (Напрасно я ему рассказал тогда…)
— Нет. А почему я должен ее оставить?
— Да так. Все это сильно смахивает на дешевый роман.
— Знаешь, друг, разные взгляды. Поставь себя на мое место, все прикинь, потом скажи.
— Да уже ставил. Конечно, ты придумал здорово, но как-то нескромно. Как каждое самоубийство.
— А мне наплевать на приличие в таком деле. И совесть моя чиста никому ущерба не нанесу. (Не совсем — Люба. Ты, конечно, перенесешь.) И с каких это пор ты проникся таким уважением к приличиям?
— Пожалуй, ты прав. Привыкнешь к некоторым понятиям и даже не думаешь, чего они стоят. Действительно — кому какое дело? В системе в целом мораль нужна, но с позиции каждого гражданина — она фикция. Осуждение самоубийства — что это такое? От религии пошло, а у нас? Долг. Непорядок, если каждый будет плевать на свои обязательства и уходить, когда захочет.
— Как ты, например, со своим пьянством. Почему-то это ты считаешь приличным.
— Сдаюсь! Уточни: в какой степени серьезны твои расчеты на возможность проснуться? (Ответить откровенно.)
— Знаешь, до чего паршиво мне было в больнице? Прямо чувствовал — вот умру. Страха не было, но, когда тебя душит, — ужасно. Я все еще под этим впечатлением. Конечно, если бы сказали, что умрешь без мук и без предупреждения, я бы примирился. Зачем в самом деле поднимать шум? Я тоже не люблю громких фраз.
— Вот, вот. Но все-таки о «проснуться» — выскажись.
— Я думаю, что шансы есть. Но, конечно, доказательств у меня мало. Вот достроим камеру, усовершенствуем АИК, тогда проведем длительный опыт.
Задумался. И я молчу. Что он скажет?
— В будущем, конечно, эту проблему решат. Только я думаю, что физических факторов маловато. Химия должна помочь: ингибиторы, средства, тормозящие жизненные процессы. Ты слыхал, конечно, о поисках гормонов у зимнеспящих? Может быть, уже нашли?
— Нет, не нашли. Иначе просочились бы какие-нибудь сведения в печать. Мы следим.
— Ну что же, «ехать так ехать», сказал попугай, когда кошка тащила его под кровать… Ты все-таки не торопись. Можно еще потянуть, если лечиться правильно. Мне говорили, что ты злоупотреблял работой.
— Еще ты будешь призывать меня к осторожности! Говоришь это зря, по инерции.
Что-то он погрустнел. Хмель, видимо, проходит.
— Да… Пожалуй, ты прав. Все правильно решил. Ну, не будем горевать! Выпить бы сейчас! Бездарность ты все-таки, что не держишь запаса. (Все равно не дам. Но — охота дать. Нет.)
— Придумал уж ты, что будешь делать на том свете? Судя по твоему условию, тебе придется мерзнуть не менее двадцати — тридцати лет.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что для полной победы над лейкозом нужно расшифровать структуру клеточного деления. В деталях, на атомном или еще ниже уровне. Какой смысл тебе просыпаться раньше времени? (Циник ты. Или опять притворяется? Одно время промелькнула грусть.)
— Смысла нет. Где двадцать, там и пятьдесят. А с другой стороны, я бы еще живых современников застал. Учеников, например.
— Сомнительное удовольствие. Все равно они умнее тебя будут. Машины всякие создадут. «Умножители умственных способностей». И вообще задумывался ты над этой проблемой: что делать, когда проснешься?
— Ты сегодня как нанялся меня дразнить. Да! Задумывался! Не в восторге. Одиноко будет, неуютно. Но я и теперь не разбалован обществом и вниманием. Может быть, люди будущего будут снисходительнее? Как полагаешь — идет к идеалу или нет?
— Вопрос трудный. Но все-таки — идет. Отец рассказывал, что в его время были много грубее: жен били, матерные слова писали на стенах.
— Ну, это еще и мы с тобой застали. Помнишь, ехали с Дальнего Востока после войны? Ходили специально читать на вокзалы в уборные? «Народный эпос» — ты называл.
— Хорошее время было, Ванька. А? Мечты: мир, люди хорошие, наука. А кончилось для меня коньяком. Ты еще имеешь шансы прогреметь этой штукой.
— А ты что, жалеешь, что не прогремел?
— Знаешь, как-то странно: по инерции честолюбивые мысля всплывают. Потом спохватишься, одернешь себя: «Дурак, зачем тебе это?» Все поставишь на свое место и снова живешь спокойно. Нет, я не честолюбив.
— Так я надеюсь, что, когда проснусь, люди будут лучше и приютят меня, пригреют. Я не думаю, чтобы к тому времени все стали гениальными, а я один буду дурак. Я же не рассчитывал на большой срок. Биология меняется медленно.
— Между прочим, «когда» — это уже будет зависеть не от тебя.
— А что им тянуть дольше необходимого? Ученым всегда будет интересно разбудить. Посмотреть, что получилось из опыта.
Помолчал.
— Хватит, потрепались. Сомнительный юмор. Пойду я домой. Завтра опять на кафедру, студенты, лицезрение коллег. Потом библиотека или забегаловка. Тоска. Плохо ты меня угостил. Пошел.
Встал. Я не задерживаю. Уже поздно, устал я. Умные разговоры надоели за целый-то день. И все у меня опять заболело после этой беседы. Каждый орган чувствую.
— До свидания. Ты все-таки не сильно нажимай на работу. Торопиться ведь нет смысла.
— Да, да. Буду стараться. Еще массу дел нужно сделать.
Ушел. Шаги по лестнице тяжелые, как у пьяного. Но он протрезвел.
Спать.
А может быть, позвонить в институт? Телефон в коридоре, далеко, не услышат. А вдруг?
Набираю номер. Длинные гудки. Буду ждать до десяти.
Ту-у-у. Раз… (Не подходят.) Девять, десять. О!
— Это я говорю, профессор Прохоров. Кто говорит? Валя? Позовите Вадима или Юру.
Ответила: «Сейчас».
— Добрый вечер, Иван Николаевич. Не спрашивайте, как дела, не спрашивайте. Погибла собака.
Вот те на! Как же так? Где же планы, сборы? Дураки, хотели смерть перехитрить… Жалкие черви!
Пусть расскажет!
— Расскажи. И почему сами не позвонили?
— Не хотели вас расстраивать. Все равно помочь нельзя — завтра бы узнали. Погибла час назад. Показатели медленно ухудшались, но еще оставались приличными. Давление восемьдесят, пульс сто двадцать семь, последняя запись. Сознание ясное. Хотя насыщение венозной крови понизилось и увеличилась одышка. Потом внезапно — короткие судороги и смерть. Остановка сердца. Все делали: массаж, дефибриляцию, адреналин, пока зрачки не расширились. Минут тридцать. Безрезультатно.
— Ну, спасибо.
Повесил трубку. Не хочется разговаривать. Ничего к этому факту не добавишь.
И вообще — какая разница? На черта нужна эта суета? Спать хочешь? Иди спи.
Лекарства? На… Давай люминал. Чтобы спалось.