Елена Грушко - Картина ожидания
Воздух на поляне вновь стал чист и свеж, волны голубого сияния окутали кедр, и Лебедев увидел, что из его ствола вышла Омсон.
Она помогла Николаю встать, и, опираясь на ее руку, он медленно сделал несколько шагов, чувствуя, как покидают тело усталость, боль и страх.
– Куда мы идем? - спросил он.
Ее лицо было совсем рядом.
– Ты пойдешь теперь сам. Тебе другой путь.
И он вспомнил, что у каждой сказки бывает конец. Огляделся - и удивленно спросил:
– Где Игорь?!
– Ты еще встретишься с ним, и не раз. Но теперь ты знаешь…
– Он жив? Значит, все это… наваждение?
– Все правда, - твердо сказала Омсон. - Все было. Два человека смотрели друг другу в глаза: один убивал жизнь тайги, а другой закрывал ее собой. И так будет еще не раз. Каждый идет своим путем.
– А где же домовой и дзё комо?
Улыбка легла на ее губы:
– Не спрашивай о том, что невозможно объяснить.
И тут Лебедев увидел в черных волосах Омсон красную прядь, похожую на рану, и невольно коснулся ее. Легкий пепел остался на его ладони.
– Что это?
Омсон слабо улыбнулась:
– Тайга горела. Трава, кусты - мои волосы…
Ему было больно говорить, но он заставил себя произнести:
– Я не увижу тебя больше?
Омсон смотрела на него. Ее лицо приблизилось к его лицу, щека слегка коснулась щеки. Они стояли так, и Лебедев слышал, как ветер брел сквозь тайгу, неподалеку звенела вода в каменном русле, а за облаками кричали неведомые птицы. Потом Омсон отстранилась.
– Посмотри, - сказала она. - С тобой хочет проститься и он…
Лебедев опустил глаза и увидел, что к коленям Омсон жмется тигренок. Тот самый! Николай присел на корточки и заглянул ему в глаза. Они были не злыми, не испуганными, а просто растерянными: светлые-светлые, зелено-желтые, совсем детские глаза. В них играли солнечные зайчики, как на мелководье, а черные зрачки хранили настороженный вопрос.
Николай потянулся погладить тигренка и…
…чуть не упал с выступающего ствола, на котором притулился и задремал.
Сырость пробирала его до костей. Лебедев оглядел "стены" завала: за ними слабо светился день.
Сон - только сон! Но как сжимается сердце!.. Надо спешить, словно бы шепнул кто-то на ухо, и Николай стянул энцефалитку, уже зная, что и как надо делать.
Вот дырочка, наверное, прожженная у костра. Вот готова "веревка". Вот полетел вверх обернутый в капюшон камень. Сорвался - не беда, еще раз бросит. Есть!..
Окинув взглядом свою недолгую тюрьму, Николай, упираясь ногами в скользкие стволы, полез, вернее, пополз вверх.
Когда он был у самого верха, то увидел, что камень под его тяжестью вот-вот перевалится через сук. Однако Лебедев не испугался. Он не сомневался, что "веревка" сейчас снова натянется. Так и случилось, но… Николай вдруг замер. Кто ждет его наверху? Домовой, как во сне? А что, если - Игорь? Какой выбор поставит перед ним явь?
Он высунулся из щели и…
Что-то резко, громко зазвенело. Лебедев вскинулся, ничего не понимая.
Было тихо. За окнами стояла глухая чернота. Наверное, еще глубокая, ночь! Николай закрыл глаза, унимая всполошенное сердце.
Звонков больше не было. Лебедев подождал немного… Потом спустил на ледяной пол ноги, подошел к входной двери и открыл ее.
Елена Грушко. Зимний единорог
Медленно, медленно, медленно
Тянется чудное время…
Н. Заболоцкий"Зимний единорог" ("Winter Unicorn") - картина американского художника-фантаста Гервасио Галлардо.
Сначала пропала тень.
Сначала пропала тень, но прозрачный шар еще сиял над сугробами. Там вились царские кудри, кипела многоцветная купена, рдела румянка и звенели все разом лиловые колокольчики и бубенчики. Казалось, цветы стонут под гнетом собственной пышности. Распаленный их дыханием воздух трепетал, заставляя трепетать диковинное дерево, в кроне которого свили гнезда длиннохвостые папоротники, и звезды, золотые и серебряные звезды римской ромашки. А под деревом тянулся к розовой свече кипрея, вокруг которой обвились пчелы, белый чудесный конь с витым, словно драгоценная раковина, острым рогом во лбу. Тот самый! Тот самый, бело-серебристый, будто ранний снег, тот самый, что сейчас проскакал по Кедровому распадку, легконогий, точно бежал во сне. Ворвавшись в ложбину, замедлил скок, оцепенел перед сверкающим шаром, в котором он - да, он же - резвился на траве, а по ней стелился дымок цветения…
Белый единорог словно забыл, что по его следу бегут, запаленно дыша, серые звери.
Они напоминали волков, но это были, конечно, не волки.
Еще третьего дня, когда Гервасий наткнулся на полурастерзанную тушу белого коня (то есть он так решил для себя: наверное, из Богородского отбился белый жеребчик да и попал зверю в зубы), он подивился ярости, с какой было изорвано тело. Даже голова изломана клыками! Мороз и ветер обуглили кровь, и следы, схожие, пожалуй, с зимним следом рыси, слегка размазанные, вполовину крупнее летних, были почти заметены. Ведь в эту пору ветры с Джугджура часто прилетают на Сихотэ-Алинь, носятся наперегонки по долине Обимура, осыпая тайгу снежной колючей пылью. Обимур лежит в берегах оцепенелый, словно околдованный…
И все-таки Гервасий прочел следы. Хищник гнал белого коня через перевал, и в долине, после непонятного топтанья по снегу, настиг его в прыжке, оседлал, но был сразу сброшен, а конь, через несколько судорожных скоков, забился в кедрач и пал.
И теперь, вспоминая отпечатки некованых копыт, Гервасий вдруг подумал: а если и там был не конь, а единорог? Такой же, как этот, что бьет копытами по сугробам и в то же время резвится в цветах?
Полна диковинами обимурская тайга, но увидеть в ней сказочного единорога так же немыслимо, как… дерево на Луне. Однако глаза охотника не лгут. А если единственный оставшийся в мире, последний единорог планеты появился на пороге смерти перед взором Гервасия?
Мороз перехватывал дыхание. Белый единорог все ближе подходил к цветущему шару, который медленно колыхался в воздухе, и чуть заметно подрагивала его тень на сугробах. Тихо светилось звездное небо. Гервасию почудилось, будто узор ночного полога сменился: вместо Большой Медведицы летели по небу одно за другим, словно в погоне, созвездия незнакомых очертаний!.. Гервасий мотнул головой, опустил взор к тайге.
По склону сопки к нему приближался зверь. Он был только похож, немного похож на рысь, но не вспарывал снег, волоча в прыжках лапы, а мчался так же легко, как единорог, не сминая сугробов, прихотливыми скачками, словно веселился в предчувствии удачи или заигрывал с близкой, оцепенелой добычей. Следом спускались еще трое хищников, а на гребне маячила вся стая.
