Чарльз Стросс - Акселерандо
Ее Мать — светловолосая мадонна изо льда, и она — одна из самых результативных охотников за головами в Налоговом управлении. Она может заставить смертельно побледнеть бывалого исполнительного директора какой-нибудь компании одним только взглядом искоса. Амбер — восьмилетняя оторва с копной непослушных волос и противоречивой смесью личностей, не способная пока из-за недостатка опыта ощущать границу между собой и сетью, и она не знает, что и ответить. За пару секунд в слова оформляется только слабенький протест. «Не хочу-у-у…» Один из ее защитных демонов[144] шепчет ей на ухо, что это не лучший подход, и она добавляет улучшения. «Они будут травить меня, мам. Я слишком отличаюсь. И потом, я знаю, ты хочешь, чтобы я социализировалась, глядя на метрику в классе, но зачем тогда дополнительный сетевой канал? Я могу социализироваться и из дома, правда-правда хорошо…»
Тут Мать делает кое-что непривычное. Она опускается на колени, так, чтобы смотреть Амбер в глаза. Комната — ретро семидесятых годов, коричневый рубчатый вельвет и кислотно-оранжевые обои с турецкими узорами. Домашние роботы попрятались, чтобы не мешать людям вершить свои дела, и они остались вдвоем на ковре. «Послушай меня, моя драгоценная». Голос Матушки, заряжен эмоциями не меньше, чем воздух в ее офисе — одеколоном, скрывающим запах страха клиентов, и полон придыхания. «Я знаю, так пишет тебе твой папа, но это неправда. Тебе нужна компания — настоящая компания, дети твоего возраста. Ты натуральна — ты не какой-нибудь сконструированный выродок, Амбер, несмотря даже на головной набор. А натуральным детям твоего возраста нужна компания, иначе они вырастают не пойми кем. Амбер, социализация — это не только переписка с себе подобными. Тебе понадобится умение обходиться с ними — в том числе с теми, кто от тебя отличается. Я хочу, чтобы ты росла счастливой, а этого не получится, если ты не научишься быть с детьми своего возраста. Ты не станешь киберотаку[145]-фриком, Амбер, но чтобы быть здоровым, полагается ходить в школу — иначе ты не выстроишь свою ментальную иммунную систему. В любом случае — все, что нас не убивает, делает нас сильнее, верно?»
Это грубый морализаторский шантаж, ясный как божий день и действенный как асфальтовый каток, но аналитический модуль Амбер отмечает его значком-спрайтом сильной эмоциональности, демонстрирующим вероятность физических наказаний, если она попадется на приманку. Мать возбуждена, ее ноздри чуть расширены, частота дыхания подскочила, и заметны расширенные капилляры на щеках. Амбер уже в восемь лет вполне способна предсказать надвигающееся телесное наказание, смоделировать процесс во всех его деталях и успешно его избежать — спасибо головному набору и агентам метакортекса, которые всегда к ее услугам. Однако увы, ее телосложение и отсутствие физической зрелости — существенный гандикап при взаимодействии со взрослыми, хоть они и росли в более простые времена, и ничего не понимают. Она вздыхает и надувает губы — надо бы показать Маме, что она готова к послушанию, но еще сомневается. «Ла-а-адно. Если ты так хочешь…»
Мать встает и смотрит куда-то в пустоту — наверное, приказывает мотору «Сатурна» завестись, а дверям гаража — открыться. «Я так хочу, мое золото. Теперь иди и обувайся. Я заеду за тобой по дороге с работы. И у меня есть для тебя еще кое-что — вечером мы пойдем и вместе поглядим на новую церковь». Мать улыбается, но улыбка не касается ее глаз. Как Амбер уже выяснила, это все делается для того, чтобы дать ей воспроизведение классического среднеамериканского воспитания — Мать верит, что это совершенно необходимо перед тем, как Амбер вынесет в будущее головой вперед. Церкви нравятся ей самой ничуть не больше, чем ее дочери, но споры бесполезны. «Ты будешь хорошей девочкой, да?»
* * *Имам собирается в гиростабилизированную мечеть на молитву.
Его мечеть не слишком велика, и у нее только один прихожанин: каждые семнадцать тысяч двести восемьдесят секунд он молится в ней наедине с самим собой. Он рассылает призыв к молитве в сеть, но в околоюпитерианском простанстве нет верующих, которые могли бы откликнуться.
В промежутках между молитвами его внимание разделено между жизненной необходимостью следить за системами жизнеобеспечения и учением. Садек, являющийся сторонником и хадиcов, и систем, основанных на познании[146], вместе с другими специалистами участвует в совместной работе, цель которой — привести в согласие учения всех известных иснадов. Выстроить основу, на которой можно исследовать суть исламского закона с новой точки зрения, в каковой основе они будут испытывать острейшую нужду, если в вопросе общения с внеземным разумом осуществится ныне ожидаемый прорыв. Цель их — ответить на трудные вопросы, осаждающие ислам в век ускоряющегося познания, и тяжесть их, в первую очередь, лежит именно на плечах Садека, как их представителя на юпитерианской орбите.
Садек — человек хрупкого сложения, у него коротко стриженые черные волосы и вечная тень усталости на лице: в отличие от экипажа приюта, со своим кораблем ему приходится управляться в одиночку. На старте его корабль — громоздкая конструкция со сверкающими алюминиевыми поверхностями — состоял из иранской разновидности капсулы Шень-Чжоу с пристыкованным к корме китайским модулем для космических станций типа «921», что смахивало на брачный полет металлической стрекозы и банки от кока-колы. Но теперь к его носу пристыкован и модуль M2P2[147] — плазменный парус, собранный на орбите одним из заводов парусных конструкций Daewoo. Оседлав с его помощью солнечный бриз, Садек в своей тесной космической келье добрался до орбиты Юпитера всего за четыре месяца. Для уммы его присутствие здесь — торжество, но сам Садек в чувствует здесь в первую очередь одиночество. Стоит направить зеркала его компактной обсерватории к Эрнсту Сангеру, и Садек поражается его огромными размерами и формой, в которой все подчиняется цели. Они демонстрируют эффективность западных финансовых инструментов, сделавших возможным коммерческое исследование космоса — полуавтономных инвестиционных фондов с настраиваемыми протоколами бизнес-цикла. Пророк, мир ему, возможно и осуждает ростовщичество, но ведь Он же и дал Садеку возможность видеть, как эти механизмы капитала демонстрируют свою мощь над Большим Красным Пятном…
Завершив молитву, Садек уделяет своему молитвенному ковру еще пару драгоценных минут. Он знает, как непросто медитировать в таком месте: склонись в тишине, и ее заполнит гудение вентиляторов и запахи пота, изношенного белья и озона из кислородных генераторов «Электрон». Нелегко идти к Богу с помощью конструкции, которая, как жест милости, передана надменной Россией амбициозному Китаю, и только потом уже религиозным старейшинам Кома, которые знают этому кораблю пользу лучшую, чем могут себе представить в любых языческих государствах. Они забросили эту игрушечную космическую станцию в такую даль, но кто уверит, что жить здесь, на орбите вокруг этого чуждого и раздутого газового гиганта — Божий замысел?
