Роберт Силверберг - Маски времени
— Лео, ты выглядишь слишком усталым. Должно быть, ты слишком вымотался на своей должности.
— Да, бедный Лео, — подхватила Ширли. — Все это глупое турне. Тебе следует хорошенько отдохнуть. Ты не можешь остаться здесь больше, чем на неделю?
— Неужели я так плох? — спросил я. — Это даже можно заметить?
— Немного солнечного тепла Аризоны все исправит, — сказала Ширли и рассмеялась каким-то новым ужасным образом.
В первый день мы ничего не делали, а только наслаждались солнцем. Мы втроем растянулись на веранде, и после стольких недель холодной восточной зимы для меня было истинным наслаждением ощущать тепло обнаженной кожей. В тот день, тактичные как всегда, они ничего не спрашивали. Мы просто загорали и немного болтали, а вечером под жареное мясо распили бутылочку чамбертинского за 1988 год. Когда пустыня закуталась в темноту, мы послушали Моцарта, и все, чем я занимался и что видел за последние недели, стало казаться чем-то нереальным.
Утром я проснулся ни свет, ни заря, потому что сменилась временная зона, и некоторое время бродил по пустыне. Когда я вернулся, Джек уже встал. Он сидел на краю высохшего русла и что-то выковыривал из земли корягой. Когда я приблизился, он не выдержал:
— Лео, тебе удалось что-нибудь выяснить о… — Нет.
-..энергетической конверсии. Я покачал головой.
— Джек, я пытался. Но из Вонана невозможно что-нибудь вытрясти, если он того не желает. Он вообще не дал никаких конкретных сведений ни по одному вопросу. Он чертовски хитро избегает вопросов.
— Лео, я в затруднении. Возможность того, что что-то придуманное мной, может разрушить общество….
— Брось это, ладно? Джек, ты уже пересек границу. Опубликуй свою работу и получи Нобелевскую премию, и черт с ними, со всеми злоупотреблениями, которые могут произойти. Ты сделал чистое исследование. Зачем губить себя ради возможных последствий?
— Должно быть, человек, изобретший бомбу, рассуждал точно так же, пробормотал Джек.
— Но разве в последнее время сбрасывали какие-нибудь бомбы? В то время как твой дом работает на карманном реакторе, ты бы жег дрова, если бы эти парни не докопались до ядерного расщепления.
— Но их души… их души… Я начинал терять терпение.
— Мы чтим их души! Они были учеными и сделали все возможное. Вне всяких сомнений, они изменили мир, но они должны были это сделать. Тогда была война, понимаешь? Цивилизации грозила опасность. Они изобрели что-то, что повлекло за собой немало бед, но в то же время сделало немало хорошего. Ты ничего не изобретал. Уравнения! Основные принципы! И теперь сидишь и горюешь, потому что считаешь, что предал человечество! Джек, все что ты сделал — это поработал мозгами, и если это считается, с твоей точки зрения, предательством, то тебе лучше…
— Хорошо, Лео, — тихо сказал он, — я уже сожалею, что поделился своими горестями, и готов пойти на мученичество. Спишем меня в смертники и сменим тему разговора. Что ты думаешь о Вонане? Он настоящий? Или мошенник? Ты же виделся с ним близко.
— Я не знаю.
— Отлично, старина Лео, — обиженно отозвался он. — Ты всегда был проницательным. И у тебя всегда есть точный ответ!
— Все не так-то просто, Джек. Ты следил за Вонаном на экранах?
— Да.
— Тогда ты должен был понять, что это очень сложная личность. Это слишком хитрое отродье. Хитрее я не встречал.
— Но, Лео, интуитивно ты должен был почувствовать — да или нет, настоящий или нет?
— Я почувствовал, — отозвался я.
— Хочешь сохранить это в тайне?
Я облизнул губы и опустился на песок.
— Мне кажется, что Вонан тот, за кого себя выдает.
— Человек из 2999 года?
— Пришелец из будущего, — подтвердил я. За моей спиной резко расхохоталась Ширли.
— Лео, это просто великолепно! Ты наконец-то научился принимать иррациональное!
Она подошла сзади, обнаженная подобно богине и прекрасная до того, что замирало сердце. Ее волосы развевались на ветру, подобно флагу. Но ее глаза горели каким-то новым огнем.
— Иррациональность — противоречивая подруга, — отозвался я. — Я бы не хотел разделять с ней постель.
— Почему ты решил, что он настоящий? — продолжал допрашивать Джек.
Я рассказал ему об анализах крови и о том, как Ллойд Колф беседовал с ним. К этому я добавил пару личных впечатлений. Ширли сияла. Джек оставался печальным. В конце концов он сказал:
— Так тебе ничего не удалось выяснить о машине времени?
— Ничего. Он ничего не сказал.
— Не удивляюсь. Он не захотел, чтобы 2999-й год ворвался в жизнь дикарей, которые смогут создать машину времени по его описаниям.
— Может быть, здесь… связано с безопасностью? — предположил я.
Джек прикрыл глаза и стал раскачиваться вперед-назад.
— Если он настоящий, и эта энергетическая штука тоже настоящая, остается возможность того, что…
— Забудь об этом, Джек, — яростно набросился на него я. — Выбрось из головы!
Он с трудом прервал свои горестные страдания. Ширли подняла его на ноги и сказала:
— Как насчет завтрака?
— А как насчет форели, только что из морозильника?
— Отлично. — И я нежно хлопнул ее пониже спины, как бы подгоняя к дому. Мы с Джеком последовали за ней. Он уже успокоился.
— Я бы хотел поговорить с Вонаном лично, — сказал Джек. — Ну, хотя бы десять минут. Ты не можешь устроить это?
— Сомневаюсь. Личные беседы разрешаются очень редко. Правительство за ним следит очень строго — ну, по крайней мере, пытается следить. Ты же не епископ, не президент компании, не известный поэт. Но это не имеет значения. Он все равно не ответит на твои вопросы. Я просто уверен в этом.
— Но я хочу попытаться что-нибудь узнать от него. Имей это в виду.
Я обещал, что постараюсь все устроить, хотя шансов мало. Мы постарались не затрагивать подобных тем за завтраком. После чего Джек исчез, чтобы что-то дописать, а мы с Ширли отправились на веранду. Она очень тревожилась за Джека и сказала, что он очень переживает по поводу того, что скажут о нем потомки. Она не знала, как защитить его.
— Понимаешь, в этом нет ничего нового. Это было с самого начала, когда мы познакомились в университете. Но появление Вонана все ухудшило в пятьдесят раз. Он теперь действительно считает, что его рукопись способна изменить историю. На прошлой неделе он сказал, что очень хочет, чтобы апокалипсисты оказались правы: чтобы мир исчез в следующем январе. Лео, он больной.
— Понимаю. Но эту болезнь он не желает лечить. Она нагнулась ко мне и почти прижалась к уху, прошептав:
— Ты ничего не скрываешь от него? Скажи мне правду. Что говорил Вонан об этой энергии?
