Уилбур Смит - Свирепая справедливость
Он видел, как побледнели ее щеки, увидел внезапную тень в глубине глаз.
- Питер...
- Это единственный способ подобраться к нему.
- Питер... - Она положила руку ему на предплечье, но не смогла продолжать. Молча смотрела, и глаза ее были зелеными, темными и непостижимыми. Он увидел, что на ее длинной грациозной шее бьется жилка, сразу под ухом. Губы ее разжались, словно она собиралась заговорить. Губы прекрасной формы, и она коснулась их кончиком розового языка, и они стали влажными, мягкими и какими-то беззащитными. Снова сжала, не заговорив, но давление ее пальцев усилилось, и положение ее тела изменилось. Спина слегка изогнулась, так что нижняя часть тела качнулась к нему. Она слегка подняла подбородок.
- Я была такой одинокой, - прошептала она. - Такой одинойкой, и так долго. Я только сегодня это поняла... когда я с вами.
Питер почувствовал, что задыхается, кровь колет за глазами.
- Я тоже не хочу больше быть одиноким.
Она распустила волосы. Они оказались очень густыми и длинными, Прямым волнующимся занавесом, пронизанным искорками, падали до самой талии.
В центре она развела их; прямая тонкая белая линия разделила два больших черных крыла, и они окаймляли ее лицо, делая его бледным и детским, с глазами, слишком большими и уязвимыми, и когда она шла к лежащему Питеру, блестящие пряди скользили по парче ее платья.
Край платья задевал за ковер, и из-под него на каждом шагу видны были голые пальцы ее ног. Ноги узкие и красивые, ногти на пальцах подрезаны и выкрашены бесцветным лаком. Рукава платья широкие, как крылья летучей мыши, изнутри отделаны сатином, высокий воротник в китайском стиле.
У постели она остановилась, храбрость и самообладание, казалось, покинули ее, плечи ее слегка обвисли, и она защитным жестом обхватила их длинными узкими пальцами.
- Питер, наверно, я не очень хороша в этом. - Ее хриплый шепот едва слышен, губы дрожат. - А мне так хочется тебе понравиться.
Он молча протянул к ней руку ладонью вверх. Простыня покрывала его по пояс, но грудь и руки оставались обнаженными. Слегка загоревшими и поросшими темными волосами. Когда он протянул руку, мышцы его напряглись, и она увидела, что ни на талии, ни на плечах и предплечьях у него ни грамма лишнего веса. Он выглядит стройным, жестким и закаленным, но в то же время осторожным и легким, и она не ответила сразу на его приглашение. Его мужская привлекательность была неотразима.
Он вдвое сложил пуховое одеяло, а простыня была накрахмалена и проглажена.
- Иди сюда, - мягко приказал он, она отвернулась и, стоя спиной к нему, расстегнула пуговицы своего парчового платья, начиная сверху.
Платье соскользнуло с плеч, но она удержала его локтями. Сквозь темные волосы блестела ее бледная гладкая кожа; казалось, она собирается с силами, как прыгун в воду перед погружением в неведомые глубины.
Наконец она позволила платью упасть, и оно легло вокруг ее ног мелкой лужицей павлиньих цветов.
Она услышала, как он громко вздохнул, и движением длинной лебединой шеи отбросила волосы. Волосы свисали до пояса, кончаясь ровной линией; ее ягодицы круглы, аккуратны и безупречны, но у него на глазах мраморная кожа покрылась пупырышками от волнения, словно его взгляд физически ласкал ее, и она отвечала полным напряжением чувств. Питер почувствовал, как у него сжимается сердце. Он хотел устремиться к ней, сжать в объятиях, но инстинкт предупредил его, что она сама должна сделать последний шаг, и он лежал неподвижно, опираясь на локоть, чувствуя, как боль желания разливается по всему телу.
Она наклонилась, подбирая платье, и на мгновение ноги ее стали по-детски неуклюжими, и ягодицы изменили форму. Они больше не были симметричными, но слегка разошлись, и в кремовом углублении на мгновение показался единственный завиток волос, и свет окрасил его в красноватый цвет, но она тут же выпрямилась, снова стала стройной и гибкой, бросила платье на низкий диван и тем же самым движением повернулась к Питеру.
Он снова вздохнул, и непрерывность бытия разбилась на мозаику внешне, казалось, не связанных картин и ощущений.
Груди у нее маленькие, как у девочки, только что достигшей половой зрелости, но соски отчетливо выделяются, они цвета и текстуры созревающих ягод, цвета темного красного вина, уже поднявшиеся и твердые, как камешки.
Бледная равнина ее тела, с глубокой впадиной пупа, кончалась темным волосатым возвышением меж бедрами, подобным маленькому зверьку, укрывающемуся от нападения сокола.
Ее лицо, прижатое к его груди, теплое дыхание, от которого шевелятся волосы на его теле, почти болезненное сжатие рук, которыми она отчаянно обняла его за талию.
Вкус ее рта, когда разошлись губы, движения языка, которые становятся все смелее, язык ее бархатистый сверху и скользкий и мягкий внизу.
Звук ее дыхания, ставший глубоким музыкальных пульсом, повинующимся собственному ритму.
Запах ее дыхания, смешанный с мускусным женским запахом ее возбужденного тела и с апельсиновым ароматом духов.
И ощущение ее тела - его теплота и мягкость, твердость тренированных мышц и волнующиеся пряди длинных волос на его лице, резкий электрический шорох плотных завитков внизу, расступающихся и дающих доступ к немыслимому жару, погружение в такую глубину, где, казалось, кончается реальность и разум.
А позже неподвижность совершенного мира и спокойствия, центром которого является она, этот мир исходит от нее и охватывает самые дальние уголки его души.
- Я знала, что мне одиноко, - прошептала она. - Но не сознавала, насколько одиноко. - И она сжала его, словно не собиралась больше никогда отпускать.
Магда разбудила его в полной темноте за три часа до рассвета, и было по-прежнему еще темно, когда они покидали шале. Фары следующего сзади "мерседеса" с волками освещали их салон на каждом повороте горной дороги.
В полете из Цюриха Магда заняла в своем "лире" кресло пилота и вела могучую машину без всякой рисовки, со спокойной уверенностью опытного летчика. Ее личный пилот, седой молчаливый француз, выполнявший сейчас обязанности второго пилота, очевидно, полностью доверял ее умениям и следил за ней с почти отцовской гордостью, когда она выбралась из контролируемого воздушного пространства Цюрихского аэропорта и взяла курс на парижский "Орли". После этого она переключилась на автопилот и вернулась в главный салон. Села рядом с Питером в черное кожаное кресло, но манеры ее остались такими же, как в полете в Цюрих, - вежливыми и сдержанными, так что ему было трудно поверить в чудеса, которые они испытали прошлой ночью.
Она работала с двумя секретярями в темных костюмах, сидевшими перед ней, говорила бегло по-французски с тем же легким акцентом, что и по-английски. Со времени поступления в "Нармко" Питеру пришлось пересмотреть мнение о своем собственном французском. Но теперь он снова мог, если не с блеском, то вполне уверенно обсуждать технические и финансовые вопросы. Один или два раза Магда обращалась к нему с вопросом, спрашивала его мнение, и взгляд ее оставался серьезным и отчужденным, она казалась безличной и эффективной, как электронный компьютер, - и Питер понял, что они никак не будут демонстрировать свои новые взаимоотношения перед служащими.
