Артур Кларк - Космическая одиссея 2001 года (авторский сборник)
В первые недели после аварии он лишь урывками мог поразмыслить над той великой тайной, навстречу которой неотвратимо нес его корабль, но забыть о ней не мог ни на минуту.
Наконец, когда на корабле вновь установился будничный, автоматический ритм жизни, хотя эти будни и требовали от Боумена неусыпной бдительности, нашлось время изучить материалы, переданные Землей. Не раз и не два он прокручивал видеозапись, сделанную, когда монолит ЛМА-1 впервые за три миллиона лет приветствовал восход Солнца. Он смотрел на фигурки в скафандрах, толпившиеся вокруг, и не мог удержаться от улыбки, глядя, как смешно испугались они, когда монолит послал к звездам свой сигнал, мощью электронного голоса парализовавший их радиосвязь.
С тех пор черный монолит не проявлял никаких признаков активности. Его изолировали от света; затем осторожно открывали доступ к нему солнечным лучам, но никакой реакции не последовало. Вскрыть его или надрезать не пытались, отчасти из сугубо научной осторожности, но в не меньшей мере из опасения возможных последствий. Магнитное поле монолита, которое помогло его обнаружить, исчезло в то самое мгновение, когда раздался сигнал. Некоторые специалисты высказали предположение, что это поле генерировалось мощным током, который циркулировал в каком-то сверхпроводнике, не затухая на протяжении всех бесчисленных веков и сохраняя энергию до момента, когда она потребуется. Несомненно одно: в этой черной глыбе таился какой-то внутренний источник энергии; количество солнечной энергии, поглощенное ею за короткое время, прошедшее после восхода солнца, не могло дать сигнал такой мощности.
Бесконечные споры завязывались вокруг одного любопытного, хотя, может быть, и не столь существенного обстоятельства. Монолит был высотой 3,375 метра, а поперечное сечение его равнялось 1,5 к 0,375 метра. Тщательные замеры показали, что отношение сторон этого черного параллелепипеда составляло 1:4:9, то есть равнялось отношению квадратов первых трех целых чисел.
Никаких убедительных объяснений этому найти не удалось, но вряд ли тут была случайность — пропорции были настолько точны, что самые тонкие измерения не могли найти в них погрешности. Вся современная техника Земли не была бы в силах изготовить подобный блок, пусть даже абсолютно инертный, из какого угодно материала с такой фантастической точностью. Геометрическое совершенство монолита воспринималось людьми как некий безмолвный вызов, оно поражало не меньше, чем другие свойства загадочной находки. С каким-то странно отрешенным интересом выслушал Боумен и запоздалые извинения Земли за ошибки в программе. В голосах, доносившихся из Центра управления, ему слышались виноватые нотки, он легко мог представить себе, как там обвиняли и попрекали друг друга те, кто отвечал за подготовку экспедиции.
У них были, конечно, кое-какие оправдания. Например, результаты секретного исследования «Проект Барсум», которое по заданию министерства обороны США провел в 1989 году факультет психологии Гарвардского университета. В ходе этого эксперимента по управлению социальными процессами различным подопытным группам населения сообщали, что человечество вступило в контакт с представителями внеземной цивилизации. Многим подопытным индивидам с помощью наркотиков, гипноза и зрительных эффектов внушали, что они непосредственно встретились с обитателями других планет, так что их реакции можно было расценить как совершенно достоверные.
В ряде случаев реакция оказалась весьма необузданной; видимо, во многих людях, в остальном нормальных, очень сильна ксенофобия[8]. Учитывая прошлые «достижения» человечества по части судов Линча, погромов и прочих проявлений «дружелюбия», этому не стоило бы особенно удивляться. Тем не менее организаторы эксперимента сильно встревожились, и результаты его остались неопубликованными. К тому же выводы исследования были подкреплены пятью известными случаями в XX веке, когда радиопередачи романа Герберта Уэллса «Борьба миров» вызвали панику. При всем том Боумен иногда подумывал, что особая секретность экспедиции вряд ли объясняется только опасением «культурного шока». Отдельные намеки, уловленные им в информации, полученной с Земли, позволяли предположить, что кое-кто надеялся извлечь определенные преимущества из первенства в установлении контакта с внеземным разумом. Боумену в его нынешнем положении, когда Земля выглядела тусклой звездочкой, почти затерявшейся в лучах Солнца, подобные соображения казались смехотворно ограниченными.
Его куда больше заинтересовала — хоть теперь все это было уже позади — теория, объясняющая поведение ЭАЛа. Конечно, полной уверенности тут быть не могло, но у одного из двух компьютеров той же серии, имевшихся в Центре управления, удалось вызвать сходный «психоз», и сейчас его упорно «лечили». Так что объяснение можно было считать верным. Ошибку нашли, и больше она не повторится. Но если конструкторы ЭАЛа не сумели до конца понять психологию своего собственного детища, то насколько же труднее будет добиться взаимопонимания с совершенно чуждыми существами.
Боумену казалась вполне убедительной теория доктора Саймонсона, который считал, что прервать связь с Землей ЭАЛ побудило бессознательное ощущение виновности, вызванное конфликтом, заложенным в самой его программе. Хотелось думать — правда, доказать это уже невозможно, — что ЭАЛ убил Фрэнка неумышленно. Просто он пытался уничтожить улику: ведь если бы тот блок АЕ-35, который он объявил негодным, был проверен и оказался исправным, его ложь была бы разоблачена. А потом, как любой не очень ловкий преступник, запутавшийся в своих преступлениях, он просто испугался. А что такое страх, Боумен понимал лучше, чем ему хотелось бы, за свою жизнь он дважды это испытал. Первый раз, когда, еще мальчишкой, его унесла обратная волна прибоя и он чуть не утонул. И еще раз, когда уже готовился стать астронавтом, во время тренировки поврежденный манометр показал, что кислород кончится прежде, чем он, Боумен, успеет добраться до базы. В обоих случаях он почти утратил власть над собой; еще немного, и он превратился бы в клубок бешеных бесконтрольных импульсов. Оба раза он все же сумел вовремя взять себя в руки, но с тех пор хорошо понимал, что в соответствующей обстановке под воздействием страха любой человек может потерять голову. Если такое случается с человеком, то могло случиться и с механическим разумом. И поняв это, Боумен ощутил, как отступает куда-то горечь и возмущение предательством ЭАЛа. Впрочем, теперь это, так или иначе, уже в прошлом, а его заслонило собою неведомое будущее со всеми таившимися в нем угрозами и надеждами.
