Журнал «Если» - «Если», 2012 № 10
«Это хорошо, — подумал Кит. — В такие дни прекрасно все, что не слишком плохо».
Наконец он прошел к себе, затворил дверь и привалился к ней спиной, как будто хотел наглухо отгородиться от мира. Здесь уже кто-то побывал: зажжена лампа, растоплен очаг, а у окна, на холодке, ждут хлеб, сыр и светлое пиво.
И тут он заплакал.
* * *Сигнальные флажки отправили новость за реку. Ни на следующий день, ни через день работа на стройке не велась. На людях Кит держался невозмутимо, делал все, что от него требовалось, а печали и раскаянию предавался в одиночестве, сжимаясь в комок подле очага.
На третьи сутки с левого берега переправилась Розали, привезла громадный штабель ящиков с северными травами — их путь лежал дальше на восток.
Кит сидел в пивном зале «Суки», слушал разговоры. Мало-помалу местный люд превозмогал боль утраты. Надо было жить сегодняшним днем и в будущее смотреть бодро. Ничего, скоро распогодится, и у всех полегчает на душе. Вот бы еще показать селянам прямо сейчас какое-нибудь достижение. Нечто необычное и важное. Они бы повеселели, увидев перед собой прямой и ясный путь к цели.
Кит не заметил, как в зал вошла Розали, лишь почувствовал ее руку на своем плече и услышал предназначенный только для его уха шепот:
— Пойдем.
Он обернулся, посмотрел недоумевающе, словно на незнакомку.
— Пойдем, Кит, — повторила она. — Прогуляемся.
Шел дождь, но Кит лишь натянул на голову шарф, когда по лицу побежали студеные капли.
Пока они шлепали по лужам Правобережного, Розали не сказала ни слова. Кит не знал, куда его ведет Паромщица. Радовало, что не надо ничего решать самому. Не надо быть сильным.
Наконец, она отворила дверь и впустила спутника в полную света и тепла комнатушку.
— Это мой дом, — сказала она. — Вало тоже здесь живет. Он все еще в лодочной мастерской. Да ты присаживайся. — Розали сняла висевший над огнем горшок, зачерпнула из него кружкой, подала ее Киту. — Пей.
Он глотнул крепкого пива с пряностями, и от тепла в груди чуть-чуть ослаб тугой узел.
— Спасибо.
— Говори, — велела она.
— Я знаю, для вас это тяжелая потеря, — произнес он. — Ты хорошо знала Лорех?
Розали замотала головой.
— Это не мне нужно, а тебе. Поговори со мной.
— У меня все в порядке. — Не дождавшись отклика, Кит повторил уже сердито: — Розали, за меня беспокоиться не нужно. Я как-нибудь переживу.
— Да не все у тебя в порядке, — возразила женщина. — Лорех погибла, и получается, она отдала жизнь ради твоего моста. И что, ты не считаешь себя виноватым? Не поверю.
— Конечно, считаю, — буркнул он.
Розали повернулась к нему лицом, на широких скулах заиграли золотистые отсветы огня. Но напрасно Кит ждал от нее каких-то слов. Паромщица лишь смотрела на него.
— У меня и раньше такое случалось, — с удивлением услышал Кит свое признание. — Мой первый самостоятельный проект — ворота через дорогу, для сбора пошлины. Сущий пустяк, ничего мудреного. Мы не успели положить замковый камень: провалился шаблон и обрушилась вся арка. На такой ерундовой стройке потерять человека…
Он был молод. Высокий, стройный. Прихрамывал. Растил сестру, совсем ребенка, не старше десяти. Она пришла с ним на стройку в тот день, но не видела, как рухнула арка. Когда погиб брат, девочка гуляла в ближних полях. Дафуэн? Науз? Как же его звали?.. А сестру?
«Я обязан их помнить, — подумал Кит. — Я так много им должен…»
— Всякий раз, когда у меня на стройке кто-нибудь гибнет, — нарушил он затянувшуюся паузу, — я вспоминаю всех. Их уже двенадцать. За двадцать три года. Вообще-то не так уж много. У некоторых список куда длиннее. Строительство — работа небезопасная.
— Но разве это имеет значение? — спросила Розали. — Ведь тебе кажется, что это ты убил каждого из них, Как будто своими руками с моста сбрасывал.
— Да, я в ответе. Первый, Дуар… — Имя всплыло, и узел в душе еще больше затянулся, а по лицу побежали горячие слезы.
— Все правильно, — тихо сказала Розали и положила ему на плечи ладони.
И не убирала их, пока Кит не выплакался.
— Откуда ты знаешь? — спросил он наконец.
— В семье Паромщиков я теперь самая старшая, — ответила она. — Семь лет назад не стало тети. А четыре года назад я провожала брата. Был прекрасный день — ни ветерка, ни тучки, — но брат не добрался до берега. Он меня подменил: я тогда почувствовала, что с рекой неладно… Наверное, надо было все-таки плыть самой… Так что я знаю. — Она распрямила спину. — И большинство людей знают. Вот Петро Плотник отправил дочку в горы присмотреть лес для нового сруба, а она не вернулась — не то волки загрызли, не то под молнию угодила. Спрашивается, кого винить? Петро? Или волков? Молнию? А может быть, сама виновата, сделала какую-то глупость? Ну да, Петро, получается, виноват: не послал бы туда дочь, она бы там и не оказалась… А мать? Сама не знала страха и дочку приучила ничего не бояться… А Тому Грину понадобилась пристройка к дому… Выходит, все, кроме разве что волков, чувствуют себя виноватыми — кто больше, кто меньше. Но это путь в никуда. Все равно бы Лорех умерла рано или поздно. — Помолчав, Розали тихо добавила: — Все мы умрем.
— Ты так спокойно относишься к смерти? — спросил он. — И даже к своей?
Она выпрямилась, на лице вдруг проступила усталость.
— А что делать, Кит? Кто-то должен водить паром, и для такой работы я подхожу лучше многих. Не только потому, что это у меня в крови. Я люблю туман, его потоки, его запах. И силу ощущать в своем теле на переправе… Уверена, когда пришли волки, дочь Петро умирать не хотела, но ей так нравилось выбирать деревья…
— А если смерть придет к тебе? — спросил Кит мягко. — Встретишь ее вот так же беспечно?
Она рассмеялась, и печали как не бывало.
— Пожалуй, нет. Буду проклинать звезды и сопротивляться до последнего. И все же переправа через туман останется самым упоительным занятием на свете.
* * *Во время учебы у Кита были связи с женщинами. На лекции ходила уйма слушателей, по улицам бродили толпы студентов, вечерами пивные были забиты молодежью. Но технари издавна держались замкнутым лагерем. В университете шутили, что пуще архитекторов трудятся только пивовары. Поэтому Кит почти не расставался с товарищами по профессии — и в стенах учебного заведения, и за их пределами. Вместе зубрили, спорили, выпивали и ночевали.
На третьем году обучения он познакомился с Домху Канной. Случилось это в торговых рядах, где он покупал велень и хлопковую бумагу. Девушка была невысока, лицо сердечком, шевелюра, как черное облако, — кудри удавалось частично укрощать только с помощью серых лент. Родилась Домху на востоке, в прибрежном городе, и отправилась за две тысячи миль учиться философии.
