Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 06
По тому же «принципу анекдота» построено и большинство историй, которые рассказывают Дмитрий Быков и Ольга Славникова в сборниках «ЖД-рассказы» и «Любовь в восьмом вагоне». Правда, ерничества и социального пафоса тут не в пример меньше, чем у Пелевина, а арсенал стилистических приемов гораздо шире. Хотя оба цикла первоначально публиковались на страницах железнодорожного журнала «Саквояж СВ», которым не первый год рулит Александр Кабаков, Быков и Славникова — отнюдь не близнецы-братья, как Ленин и Партия. У каждого из них свой легко узнаваемый стиль и своя интонация. Славникова делает упор на жизнеописание, проводя извилистую линию от рождения героя до ключевого момента в его биографии. Рамки «малой формы» для нее тесноваты: по сути, каждый рассказ писательницы — конспект «большого русского романа» в нескольких частях а-ля «Война и мир». Быкова же не слишком интересует, в какой деревне родился и в каком детдоме воспитывался его персонаж, автора «ЖД-рассказов» интересует в первую очередь та самая ключевая точка, апогей, место схождения судеб, секунда, когда потенциальная энергия судьбы преобразуется в кинетическую энергию эмоционального взрыва. Для Славниковой важен прежде всего процесс, для Быкова — результат. В общем, старая история о мужском и женском начале в литературе, замечательная тема для гендерных спекуляций, дарю.
И еще об одном литературном событии, имеющем значение не только для «фантастического гетто» (хотя для него в первую очередь), стоит сказать несколько слов ради полноты картины. Объемистая книга Анта Скаландиса «Братья Стругацкие», первая в России полномасштабная биография АБС, еще до выхода вызвала целый шквал откликов. Пресса отреагировала на ее появление стремительно и бурно. Одних рецензентов напрягли изобильные лирические отступления Скаландиса, других разочаровало отсутствие подробного анализа творческого метода писателей. Безусловно, некоторые основания для такой реакции книга действительно дает: биография далеко не идеальна, АБС — явление чрезвычайно разностороннее, материала хватит на десятки томов такого же объема. Звучали, однако, и здравые голоса, призывавшие обратить внимание, что перед нами первый эксперимент в этой области, к тому же проведенный автором, искренне влюбленным в предмет своих исследований и не скрывающим свои чувства. Для тех, кто вырос на произведениях Стругацких и в жизни зачастую руководствовался нравственными императивами, привитыми АБС, ценность этой биографии не подлежит сомнению. Остальные могут дожидаться новых биографий — возможно, написанных авторами более отстраненными и лучше владеющими литературоведческим аппаратом. Правда, очереди из желающих пока что-то не видать…
Резюмирую. К концу 2008 года наша фантастика подошла не в лучшей форме. Всё замерло в предчувствии кризиса, на сей раз не «жанрового», а экономического: издатели, писатели, критики… Ждет ли литературу очередная черная полоса, или, собравшись с силами и взявшись всем миром, мы сумеем-таки выкарабкаться? Ау!.. Нет ответа. Остается поступить так, как советовал в 2006 году Дмитрий Быков в эссе «Glamourder»: на время забыть о смысле и сосредоточиться на достижении целей. А смыслы, даст бог, сами помаленьку сконденсируются из воздуха, устав витать над пустой и безвидной землей.
Константин Фрумкин
«НОВЫЙ АНАРХИЗМ» — ИДЕОЛОГИЯ БУДУЩЕГО
Существенным недостатком фантастических произведений, повествующих о будущем, является, отсутствие в них представлений об идеологии, которой станут придерживаться грядущие утопии и антиутопии. Можно встретить упоминания о неких экзотических, появившихся в мире религиях, можно встретить прогнозы, что та или иная религия — ислам, православие, иудаизм — станет в предстоящих веках господствующей. Но ведь можно предположить, что у людей грядущих веков будет какая-то своя, новая идеологическая система, соответствующая их условиям жизни и не похожая (до какой-то степени) на предыдущие системы.
Можно ли предсказать хотя бы некоторые черты идеологии, которой еще нет, но которая станет популярной в обозримом будущем?
Для этого надо попытаться понять, по каким законам вообще развиваются идеологические системы. Богатейший материал на эту тему содержит мировая история религий. Из нее мы можем увидеть, что почти всякая религия или иная хорошо разработанная идеология по мере своего развития формализуется и удаляется от вдохновлявшего её духа; так она доходит в своем поступательном движении до кризиса, в результате которого рождается новая религия или идеология, призванная удовлетворять запросы, которые прежнее учение удовлетворять перестало. Самым классическим переворотом такого рода являлась христианская реформация, а по сходству с реформацией можно найти целое семейство аналогичных духовных революций с похожей структурой. Каждая такая революция — не просто создание новой религии, но религии, отталкивающейся от старой и поэтому становящейся чем-то вроде этапа эволюции этой старой религии. Такими духовными революциями были возникновение протестантизма — в противовес католицизму, пиетизма — в противовес лютеранству, джайнизма и буддизма — в противовес традиционному ведическому индуизму, тантризима — в противовес традиционному буддизму, чань-буддизма — в противовес традиционным китайским религиям, караимства и хасидизма — в противовес традиционному иудаизму. Да, пожалуй, и само христианство на его наиболее ранней стадии также возникло как иудейская реформация.
Духовная ситуация в каждой из этих революций была своеобразна, и все они были непохожи друг на друга. И все же в том, что именно отвергалось новыми учениями в учениях старых, в том, в каком направлении шел пересмотр старых учений, есть много общих черт, из которых нам бы хотелось выделить четыре.
Самый главный программный пункт всех духовных революций заключался в том, что новыми учениями с большей или меньшей степенью радикальности отрицалось значение созданных старой идеологией формальностей, институтов и обрядов, а важными объявлялись только индивидуальные духовные усилия человека.
Из первого пункта естественно вытекало изменение положения вождей в сообществе приверженцев учения — титулованные жрецы и идеологи, чье достоинство было следствием присвоенного или даже врожденного сана, заменялись на людей, выдвинувшихся вследствие личных заслуг — праведности или знаний. Лютер ниспровергнул жреческое достоинство католического духовенства, которое через таинство рукоположения претендовало на мистическую и иерархическую преемственность от Христа и апостолов, и превратил священников в обычных «профессиональных специалистов», наподобие стоматологов или психоаналитиков, при этом зависимых от церковной общины. (К этой же юридической формуле впоследствии прибегнуло недоброжелательное к церкви советское религиозное законодательство, которое формально вообще не признавало существование такой организации, как церковь, а юридическими лицами считало только отдельные общины-приходы, нанимающие священников.) Буддисты и джайнисты критиковали систему наследственных каст, говоря, что высокое звание брахмана нужно заслужить поведением, а не происхождением. Первоначальное христианство противопоставляло ученому и книжному раввинату боговдохновенность. Хасидизм на первых порах противопоставлял книжности раввина праведность цадиков. А вообще надо отметить, что очень многие сектантские движения в рамках христианства (а большинство сект — это маленькие или неудавшиеся духовные революции) имели идею ниспровержения жреческой иерархии и эмансипации «мира» по отношению к «клиру» — недаром радикальное крыло русского старообрядчества называется «беспоповцы».
