Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские
— И в самом деле, миссис Дженнингс! Как возмутительно! Я не могу прочитать ни слова!
(Что было чистой правдой — записка была составлена на родном языке миссис Дженнингс, в котором не было ни гласных, ни пробелов между словами.)
— Ты ждешь письма? — поинтересовалась Элинор.
— Да, немножко. Не слишком.
Вскоре появилась и миссис Дженнингс, и записку вручили ей.
— Хгхглжнксдкстрлкксвжлклклкрдл, — прочитала она вслух и, откашлявшись, перевела. Письмо было от леди Мидлтон, которая извещала, что они с супругом спустились на Станцию накануне вечером, и приглашала мать и ее гостий на ужин. Приглашение приняли, но когда подошло назначенное время, Элинор стоило немалого труда убедить сестру пойти. Уиллоби так больше и не дал о себе знать, и Марианна опасалась, как бы он снова не пришел в ее отсутствие.
Этот прием стал для Элинор очередным подтверждением, что характер не меняется из-за перемены жилища: едва приехав, сэр Джон успел собрать вокруг себя два десятка молодых людей и даже организовал для их развлечения пиратский бал-маскарад в соответствии с модой этого сезона. Впрочем, леди Мидлтон не одобрила эту затею. В деревне маскарад можно устраивать и без особой подготовки, но на Станции, где добрая слава гораздо важнее и достигается с гораздо большим трудом, было возмутительно ради минутного увеселения нескольких девиц рисковать слухами, что она, леди Мидлтон, устроила танцы под две скрипки на восемь-девять пар, не говоря уже о скудном выборе пудингов со вкусом холодных закусок!
Были там и мистер и миссис Палмер. Первый, как они знали от сэра Джона, в юности был буканьером, так что его привычная угрюмость на сей раз дополнилась насмешками: до чего, мол, эти якобы пиратские танцы не похожи на настоящие. На Элинор с Марианной он лишь посмотрел и покачал головой, миссис Дженнингс кивнул с противоположного конца залы. Войдя, Марианна приподняла повязку с глаза, быстро осмотревшись, убедилась, что Уиллоби нет, и села, равно не расположенная ни развлекаться, ни развлекать знакомых, невзирая даже на нежную любовь к пиратскому говору и пиратским обычаям. Приблизительно час спустя к сестрам Дэшвуд подошел мистер Палмер и выразил удивление, что видит их на Станции.
— Погибель, — произнес он без церемоний. — Вы все-таки бежали оттуда?
— Мы гостим у миссис Дженнингс, а матушка и Маргарет остались там.
— Тогда молитесь за них, — хмуро посоветовал он. — Молитесь.
И, не дав Элинор возможности поинтересоваться, что он имел в виду, мистер Палмер развернулся на каблуках и маршевым шагом удалился.
Никогда еще Марианна не танцевала джигу с такой неохотой, как в тот вечер, и никогда еще не утомлялась так сильно, на что и пожаловалась по пути домой.
— Да-да, — сказала миссис Дженнингс, — мы все прекрасно знаем, что тому причиной. Если бы кое-кто, кого мы не станем называть, почтил нас своим присутствием, вы были бы самой веселой пираткой на балу. Право, не очень-то красиво с его стороны не прийти на вечер, куда он был приглашен.
— Он был приглашен! — вскрикнула Марианна.
— Так мне сказала дочка; судя по всему, сэр Джон где-то повстречался с ним сегодня утром.
Марианна не сказала больше ни слова, но лицо ее исказилось страданием. Элинор, которой не терпелось хоть как-то облегчить положение сестры, решила завтра же написать матери.
Около полудня миссис Дженнингс вышла по делам, и Элинор тут же села за письмо, пока Марианна, не знавшая, чем заняться, но слишком взволнованная для беседы, ходила из угла в угол, а точнее, от окна, выходившего на канал, к прозрачной стене купола, вяло постукивая по стеклу, за которым толпился косяк сельди. Элинор изложила в письме события прошедших дней, а также свои подозрения насчет неверности Уиллоби и настойчиво, заклиная материнским долгом и любовью, попросила миссис Дэшвуд потребовать от Марианны признания касательно ее истинных с ним отношений.
Едва она закончила письмо, как раздался стук в дверь и доложили о визите полковника Брендона. Марианна, заметившая его в окно, вышла из комнаты. Полковник казался печальнее обычного; взгляд его был унылым, а ужасные осьминожьи щупальца свисали с подбородка, как выброшенные на берег водоросли. Выразив удовлетворение, что ему посчастливилось застать мисс Дэшвуд одну, словно у него было к ней срочное дело, он некоторое время просидел, не произнося ни слова. Помолчав несколько минут, за которые Элинор, вынужденная слушать его влажное, сиплое дыхание, едва не рассердилась на него от нетерпения, он в конце концов нарушил тишину, поинтересовавшись, как скоро он сможет поздравить ее с обретением брата. Мисс Дэшвуд, не готовой к такому вопросу, ничего не оставалось, как прибегнуть к простой и действенной уловке, спросив, что он имеет в виду. И никакие щупальца на свете не скрыли бы фальши его улыбки, когда он ответил:
— О помолвке вашей сестры и мистера Уиллоби известно многим.
— Этого не может быть, — возразила Элинор, — поскольку ее семья ничего не знает.
Полковник удивился:
— Прошу простить меня, если мои расспросы неуместны, но я предполагал, что это не тайна, раз они открыто переписываются и о свадьбе говорят в свете.
— Как же так? От кого вы об этом слышали?
— От многих, с некоторыми вы и не знакомы, но другие — миссис Дженнингс, миссис Палмер и Мидлтоны — очень с вами близки. Я бы не поверил разговорам, ведь разум, не желающий принять на веру неприятную весть, всегда найдет повод для сомнений. Но сегодня, когда слуга привязывал моего морского котика, я заметил в его руках письмо, адресованное мистеру Уиллоби и написанное почерком вашей сестры. Все уже решено? И невозможно… — Тут он прервался, и его щупальца завязались узлами от смущения. — Простите меня, мисс Дэшвуд. Наверное, мне не следовало говорить так много, но я не знаю, что делать. Скажите мне сами, что все решено и что остается лишь скрывать… если это возможно.
Эти слова, понятые Элинор как прямое признание в любви к Марианне, глубоко ее тронули. Она не сразу смогла ответить и, даже взяв себя в руки, некоторое время сомневалась, какой ответ будет наиболее правильным. Она так мало знала об истинном положении дел, что равно боялась сказать как слишком много, так и слишком мало. Наконец она решила, что приличнее будет сказать больше, чем ей известно на самом деле.
Признав, что Марианна и Уиллоби не сообщали им прямо о помолвке, Элинор добавила, что не сомневается в их взаимной приязни и не удивлена тому, что они переписываются.
Полковник слушал ее с молчаливым вниманием, печально кивая, отчего его щупальца вяло подрагивали. Как только Элинор замолчала, он тотчас же встал.
