Роберт Силверберг - Вниз, в землю
Оказавшись на берегу болота, я прыгнул туда, надеясь, что они потеряют след. Я прятался в тростниках, брел в грязи, но нилдоры окружили меня со всех сторон. Мы знаем, что ты там — кричали они мне. Выходи. Выходи. Мы тебя прощаем, мы хотим тебя только очистить. Они все мне объясняли, даже достаточно разумно. Невольно — о, конечно, лишь невольно, дипломатично говорили они, я видел церемонию, которой никто, кроме нилдоров, не имеет права видеть, и теперь необходимо стереть это из моей памяти. Это можно сделать с помощью простых средств, которые не стоит даже описывать. По-видимому, какие-то наркотики. Я не соглашался и ничего не отвечал. Они продолжали уверять меня, что не питают ко мне ненависти, что они прекрасно понимают, что я не собирался подглядывать за их таинствами, но поскольку я их видел, следует предпринять соответствующие шаги — и так далее. Я пополз по дну ручья, дыша через тростниковую трубочку. Когда я вынырнул на поверхность, нилдоры все еще звали меня и все больше злились. Их раздражало, что я не хочу к ним выйти.
Они не преследовали меня за подглядывание, но их не устраивало, что я не соглашаюсь на очищение. Именно в этом состояло мое истинное преступление — не то, что я шпионил за ними, спрятавшись в кустах, но то, что я не желал пройти очищение. Я весь день просидел в ручье, а когда наступили сумерки, я вылез и поймал сигнал моего вездехода, который, как оказалось, находился всего в пятистах метрах от меня. Я боялся, что нилдоры будут караулить возле него, но их там не было. Я сел в вездеход и около полуночи был у Сины. Я знал, что у меня немного времени. Нилдоры будут преследовать меня по всему континенту. Я рассказал ей в общих чертах, что случилось, собрал вещи и отправился в Страну Туманов. Убежище мне могли предоставить только сулидоры. Они не могут простить нилдорам, что тем принадлежит власть на Белзагоре. Так я оказался в этом селении. Я путешествовал по Стране Туманов, пока однажды не почувствовал, что у меня рак, и понял, что это конец. С тех пор я жду конца, и он уже близок. Он замолчал.
— Почему ты не хочешь рискнуть и вернуться? — помолчав, спросил Гандерсен. — Ведь что бы ни хотели сделать с тобой нилдоры, в любом случае это не столь ужасно, как сидеть на пороге хижины сулидоров и умирать от рака!
Каллен ничего не ответил.
— Если даже они дадут тебе наркотик, стирающий память, — продолжал Гандерсен, — то не лучше ли потерять часть прошлого, чем все будущее? Если бы ты только захотел вернуться, Сед, и позволил нам заняться твоим лечением…
— Вечно с тобой проблемы, Ганди, ты не слишком логично рассуждаешь, сказал Каллен. — А ведь ты умный парень! Там есть еще одна бутылка вина. Не принесешь?
Гандерсен прошел мимо сидящих сулидоров и вошел в хижину. Какое-то время он блуждал в темноте в поисках бутылки, и ему вдруг пришло в голову, как решить проблему Каллена: вместо того чтобы везти Каллена туда, где есть лекарства, он просто привезет лекарство Каллену! Он прервет, по крайней мере на время, свое путешествие на Гору Возрождения и отправится к Водопадам Шангри-Ла, за средством против рака. Может быть, еще не поздно. Потом, выздоровев, Каллен может встречаться с нилдорами или не встречаться — это его дело. Гандерсен убеждал себя, что конфликт между Калленом и нилдорами его не касается, и договор с Вол'химиором можно считать аннулированным. «Я ведь сказал, — рассуждал он, — что приведу Каллена только с его согласия, а он явно добровольно не пойдет. Так что теперь моя задача — спасти ему жизнь. Потом можно будет отправляться в горы».
Он взял бутылку и вышел.
Каллен лежал в своем гамаке, опустив подбородок на грудь; глаза его были закрыты, он слабо дышал, как будто длинный монолог исчерпал его силы. Гандерсен не хотел его беспокоить, поставил вино и отошел в сторону. Он гулял около часа и думал, но не пришел ни к каким новым выводам.
Когда он вернулся, Каллен лежал так же, как и прежде, не шевелясь.
— Он еще спит? — спросил он сулидоров.
— Он погрузился в очень долгий сон, — ответил один из них.
Глава четырнадцатая
Туман стал гуще. Со всех деревьев, с каждой крыши капало. На берегу свинцового озера Гандерсен сжег лучеметом изможденное тело Каллена. Сулидоры в молчании смотрели на него. В хижине оставались вещи умершего. Гандерсен просмотрел их, думая, что, может быть, найдет какую-нибудь записную книжку или дневник — что-нибудь, напоминающее о душе и личности Седрика Каллена. Однако там было лишь несколько ржавых инструментов, коробка с высохшими насекомыми и ящерицами и немного полуистлевшей одежды. Он оставил вещи лежать там, где нашел их.
Сулидоры принесли ему холодный обед, который он съел, сидя на деревянной скамейке перед хижиной Каллена. Стемнело, и он вошел внутрь, чтобы лечь спать. Се-холомир и Йи-гартигок стали на страже у входа, хотя он их об этом не просил. Он ничего не сказал им и сразу же заснул.
Как ни странно, ему приснился не только что умерший Каллен, но все еще живой Курц. Он видел Курца, совершающего свой путь через Страну Туманов прежнего Курца, еще не изменившегося до его нынешнего состояния: высокого, бледного, с горящими глазами под высоким лбом. Курц без устали шагал сквозь туман, а за ним шла процессия нилдоров, зеленые тела которых были окрашены красными полосами; они останавливались, когда Курц останавливался, и опускались на колени рядом с ним, а он время от времени давал им пить из фляги, которую нес с собой. Когда Курц предлагал свою флягу нилдорам, изменения происходили не с ними, а с ним самим: его губы сливались в узкую щель, нос удлинялся, его глаза, пальцы, ноги постоянно меняли свой вид. Курц больше не имел постоянного облика. В какой-то момент он превратился в сулидора — во всех отношениях, за исключением одного: его лысая голова с высоким лбом венчала массивное мохнатое туловище. Потом шкура исчезла, когти втянулись, и он принял новую форму — худого, неуклюжего существа с суставчатыми конечностями. Изменения продолжались. Нилдоры пели гимны монотонными голосами.
Курц был великолепен. Он кланялся, улыбался, махал им. Он носился вокруг со своей флягой, которая, казалось, была бездонной. Он проходил цикл за циклом тошнотворной метаморфозы. Он доставал из рюкзака дары и раздавал их нилдорам: лучеметы, ножи, книги, компьютеры, статуэтки, органолы, бабочек, бутылки с вином, сенсоры, транспортные модули, музыкальные инструменты, бусы, старые гравюры, ладанки, корзины с цветами, бомбы, фонари, ботинки, ключи, игрушки, копья. Каждый очередной дар вызывал восхищенные вздохи и благодарное ворчание нилдоров; они резвились вокруг него, поднимая хоботами новые сокровища и радостно демонстрируя их друг другу. «Вы видите? — кричал Курц. — Я ваш благодетель. Я ваш друг. Я воскресение и жизнь!» Они приближались к месту повторного рождения, которое во сне Гандерсена было не горой, но скорее бездной, темной и глубокой, на краю которой собрались в ожидании нилдоры. И Курц, прошедший столько метаморфоз, что его тело мерцало и переливалось, теперь украшенный рогами, покрытый чешуей и окутанный языками пламени, шагнул под радостные крики нилдоров в бездну, в абсолютную черноту. А потом из глубины пропасти раздался долгий крик, пронзительный вопль ужаса и отчаяния, столь жуткий, что разбудил Гандерсена, который проснулся в холодном поту.
