Игорь Водолеев - Где кот идет 3. Упругая вселенная
– Конечно, – растерялся я. – Без Паши вы никуда. Чуть что, так сразу – Паша! Погодите, а сам я вернусь обратно после развёртывания этой самой, как её – массивной суперточки? Или как?
– Все сделает Эрцех, – успокоил Лемех. – Нужно только ваше согласие, иначе зондирование зоны памяти для извлечения записи кибер-матрикса будет невозможно. Уверяю, больно не будет.
– А, как насчет э…этого самого? – замялся я, сдаваясь.
– Не беспокойтесь! Бессмертие останется при вас. Как же иначе?
– Ну, тогда я согласен, – бодро сказал я. – Что я должен сделать?
– Задание, как вы понимаете, архиважное, – признался Лемех. – Но не трудное. На всем пути глубиной почти 14 миллиардов лет вы не встретите ни единой живой души. Поручение, как видите, несложное. Но это не уменьшает его исключительного значения.
Лимузин свернул на проселочную дорогу. Через минуту мы въехали во двор длинного серого здания, похожего на гараж крупного автохозяйства. Оставив автомобиль на стоянке, мы подошли к металлической двери, на которой был изображен желтый череп, перечеркнутый красным знаком молнии. Электрическая подстанция, подумал я. Пётр подал мне саквояж с артроподом Эрцехом. Гарун протянул шляпу-невидимку.
– Скажи: «Сезам, откройся», – предложил кавказец.
– Зачем? – подозрительно спросил я.
– Поверьте, коллега, – мягко сказал Лемех. – Первым в станцию должен войти новичок. Мы не можем объяснить, почему. У нас имеются самые передовые технологии. Мы работаем с самым новейшим оборудованием. Но у нас чтят традиции. Возможно, этим мы отличаемся от создателя планетоида. Техника ничто без человека. На вашем месте я не колебался бы ни минуты.
Я набрал в грудь воздуха. Было понятно, как день, что Лемех прав. Возможно, я не идеальный кандидат на роль спасителя человечества. Я курю, выпиваю, храплю во сне. Имеются и другие недостатки, о которых сейчас не время говорить. Но уникальный шанс выпал именно мне. В одной руке у меня саквояж с самым мощным оружием Вселенной, в другой – шляпа-невидимка, она же машина времени. Я вспомнил пластинку-телевизор, зажигалку с рубином, бессмертие, еще кое-что. Мне стало абсолютно ясно, что время удивительных чудес только начинается.
– А кто колеблется? – ворчливо сказал я. – Сезам, откройся!
Дверь бесшумно ушла в стену. Я перехватил увесистый саквояж с Эрцехом, махнул на прощание шляпой-невидимкой и решительно переступил через порог станции. Я ещё успел услышать короткий диалог между коллегами, пока дверь автоматически возвращалась на место.
– Молодец Паша, – похвалил брат. – Согласился на подвиг в обмен за бессмертие.
– А ты не сказал ему, что бессмертие нам дают за «так»? – удивился Гарун. – Кое-что мы, диверы, должны иметь задаром.
Не успел, – засмеялся брат. – Времени не было.
– Ну, Пётр, погоди, – беззлобно подумал я, переходя на платформу с капсулой времени. – За мной не заржавеет. Придумаю, чем отплатить за шутку. Время у меня есть – целых двадцать восемь миллиардов лет.
Екатеринбург, октябрь 2014 года
Мишень для левши
(рассказ)
Закрытый город Маяковский, построенный для переработки радиоактивных отходов, именуемый в для краткости Маяк, сельские жители называли не иначе как Радио-Маяк. Хотя в печати утверждалось, что за тридцать лет на градообразующем предприятии случилось всего две незначительные аварии, население области не доверяло официальным цифрам. Сама граждане Маяковского относились к проблеме радиации проще. Все, конечно, знали, что уровень фона в дни завоза ядерных отходов стабильно превышает допустимые нормы – но об этом предпочитали помалкивать. На то были свои причины. Партию «зеленых», которую еще на первом витке гласности пытались организовать работники Дворца культуры, запретили специальным постановление правительства, и она распалась, не успев даже зарегистрироваться. С другой стороны, люди, работавшие на предприятии, сознательно и добровольно расписались в известной секретной инструкции, которая обязывала всех прочитавших её хранить вечное молчание. Кроме того, трудящиеся города понимали, что просто так нигде не снабжают дефицитными товарами по смехотворно низким ценам и не дают бесплатных путевок в лучшие санатории страны. За все хорошее надо платить – в данном случае, возможно, и здоровьем.
По правде говоря, для заливщика цеха № 1 Альберта Тонкошурова, русского, беспартийного, эта цена оказалась чрезмерно высокой. Его безжизненное тело без внешних следов насилия нашли в цеховой лаборатории в прошлую среду, сразу после обеденного перерыва. Вскрытие показало, что гражданин Тонкошуров А.С., двадцати шести лет, скончался от цирроза печени. Этот нормальный при других обстоятельствах диагноз породил массу кривотолков. Председатель профкома Смелков, который до избрания на данный пост трудился в должности начальника бюро охраны труда (непростая должность, между прочим), обратился к городским властям с просьбой провести официальное расследование.
К делу привлекли работника прокуратуры, опытного судмедэксперта Фомкина. Доктор Фомкин диагноз подтвердил, но не смог объяснить, откуда взялся этот чертов цирроз. Дело в том, что Тонкошуров собирался в отпуск по путевке и за неделю до кончины прошел врачебную комиссию, которая официально удостоверила, что заливщик практически здоров и может быть допущен к лечению в санатории Минатома. Недолго думая, Фомкин приписал к общему диагнозу термин «скоротечный» и умыл руки. Но спустить дело на тормозах прокуратуре не удалось, поскольку времена уже были другие, когда простой начальник лаборатории мог подняться на волнах демократии до самой высокой государственной должности.
Смелков, который собирался через месяц повторно баллотироваться в председатели городской думы, потребовал дополнительного расследования с полным радиохимическим контролем. Для выяснения обстоятельств случившегося приказом по предприятию была назначена комиссия под председательством начальника службы безопасности, майора ФСБ в отставке Кудимова Григория Ивановича. Среди коллег майор Кудимов пользовался большим уважением за то, что умел метко стрелять с обеих рук из любого положения и даже с завязанными глазами на слух.
Изучив личное дело погибшего, Кудимов первым делом установил, что Тонкошуров не был тайным алкоголиком. Более того, погибший совершенно не пил, а занимался боксом и даже выполнил норматив мастера спорта. В деле нашлась фотография, где Тонкошуров был снят на ринге во время боя за первенство области. Кудимов, сам когда-то занимавшийся боксом, заметил, что покойный стоит в характерной левосторонней стойке. Впрочем, необычным этот факт не назовешь, так как среди классных боксеров левши составляют чуть ли не треть. На последнем фото, сделанном, очевидно, в цеховой лаборатории, Тонкошуров лежал на полу с гримасой боли на застывшем лице цвета прошлогоднего лимона. Изучая снимок, Кудимов обратил внимание на серое пятно неправильной формы, закрывавшее тело покойного от колена до пояса. Предположив, что это тень от лабораторного стола, он достал транспортир и приложил к фото. Измерив углы и расстояния, майор пришел к выводу, что пятно не укладывается в законы геометрической оптики, поскольку источник света в виде окна был расположен гораздо выше, чем было нужно для тени. Немного подумав, он поднял трубку телефона.
