Владимир Корчагин - Именем человечества
— Любопытно! И вы полагаете…
— Тут полагать нельзя, Сергей Сергеевич. Тут надо знать, точно знать. И поскольку Рябинин уже в Кисловодске, дайте ему задание провентилировать и этот вопрос.
— Да, разумеется. Только… Зорин-то ведь в институте под Москвой.
— Нет, Сергей Сергеевич, Зорин как раз в Кисловодске, гостит там у отца. Там же была написана и рекомендация.
— Вот как! Дайте-ка мне эту папку.
— Для вас и приготовил.
— Так, так… — проговорил Левин, листая документы. — Интересно… Очень интересно! А как вы решили поступить с самой Нестеренко?
— А Нестеренко я попрошу немедленно и без всяких проволочек оформить на работу в институт.
— То есть?
— А что тут вам неясно, подполковник? — усмехнулся Звягин. — Пусть поступит, поработает, а там, глядишь, и потянет за собой ниточку. Глаз мы с нее, конечно, не спустим, ну и… Сама она, по-видимому, лишь мелкая сошка. Но кто стоит за ней? И что им нужно в институте? Вот что важнее всего установить. Да и Кисловодск… Почему именно из Кисловодска вылетела эта птаха?
— Да, непонятно. И, может быть, не случайно. Колесников направился в Кисловодск, а не в другое место.
— Признаться, такая же мысль мелькнула и у меня. Может быть, в самом деле тут есть какая-то связь. Но какая?
Телефон Ханта зазвонил, как всегда, в самое неподходящее время. Генерал Колли только что распорядился подать машину, чтобы ехать на бейсбольный матч, после чего его ждал ужин в обществе одной хорошенькой брюнетки, И вот, пожалуйста! Ни раньше ни позже!
Но Ханта к черту не пошлешь. Колли взял трубку.
— Это ты, Майкл?
— Да. Здравствуй, дружище! Как настроение?
— Все в норме, благодарю.
— Очень рад за тебя. Послушай, Дик, когда ты собираешься окончательно развернуть свою Систему Глобальной космической обороны?
— Когда будет закончено развертывание Глобальной? Ну, знаешь!..
— Знаю, секретнее у тебя ничего нет. Но мне можешь довериться. Все равно мои люди рано или поздно уведомят меня. К тому же это не просто любопытство.
— Я думаю, черт возьми! Только…
— Что только?
— Как тебе сказать… Мы рассчитывали закончить все к концу года. Но появились непредвиденные затруднения. Пришлось провести новую серию испытательных взрывов. А ты же знаешь, эти чертовы политики и дипломаты загнали нас под землю. Там не очень-то разгонишься. Словом, полтора-два года еще потребуется.
— Плохо, Дик. Очень плохо! Боюсь, что через полтора-два года тебе придется выбросить на свалку не только эту твою систему, но и все бомбы и ракеты.
— Как так?! Что ты имеешь в виду? Опять этот «феномен икс»? Он вернулся?
— Нет, не вернулся, но нам от этого не легче. Русские снова опередили нас, заполучили у инопланетян секрет стабилизации радиоактивных изотопов.
— А ты не можешь попроще, без этого жаргона яйцеголовых?
— Ну, если проще: они научили русских, как добиться того, чтобы в случае войны ни одна наша атомная бомба не взорвалась.
— Да разве это возможно?
— Возможно. Все возможно.
— Куда же смотрят твои агенты? Почему они не выкрали этот секрет? Не уничтожили все эти адские машины или чего там еще, что заполучили русские?
— Не так это просто, дружище. Мы делаем все, что можем, но… Вот только что сорвалась очередная операция в Сибири. Россия — не Центральная Америка.
— Ты доложил об этом президенту?
— Нет, считаю, не стоит пока вводить его в игру. Не испортил бы все дело раньше времени. Что ты, не знаешь президента?
— Да, к нему можно идти лишь с готовым предложением, когда все встанет на свои места.
— Вот именно.
— Что же ты думаешь делать?
— Будем продолжать охоту за «адскими машинами». Пока не все потеряно. Русским тоже надо еще работать и работать. Но и тебе советую поторопиться. Двух лет они нам не дадут.
— Ясно. Нажмем на все рычаги.
— Надо, Дик, надо. Всего доброго, дружище. Колли устало опустился в кресло. В дверь заглянул дежурный офицер:
— Машина подана, господин генерал.
— К черту! Все к черту! Вызовите ко мне начальников штабов и всех, кто занимается Глобальной.
— Вызвать на какой час?
— Сейчас! Сию минуту! Немедленно!!
— Слушаюсь, господин генерал.
Глава одиннадцатая
Часы пробили четыре. Зорин собрал со стола бумаги, снял халат и собирался уже выйти из кабинета, как зазвонил телефон. Он взял трубку.
— Андрей Николаевич? — послышался голос Тропининой. — Как завтра горы?
— Простите, Татьяна Аркадьевна. Завтра я никуда пойти не смогу, у меня болен сын.
— Болен Дмитрий Андреевич? Что с ним?
— Боюсь сказать точно, но….
— Сейчас я поднимусь к вам.
Через минуту она была у него в кабинете:
— Что случилось, рассказывайте.
— Все произошло совершенно неожиданно, хотя как будто и не беспричинно. В среду вечером у него был довольно сложный разговор с заведующим лабораторией. Потом обнаружились еще кое-какие неприятности. Словом, пришлось понервничать. В четверг он ушел из дому в очень возбужденном состоянии, вернулся поздно, в расстроенных чувствах, сказал, что хочет уснуть. А утром поднялась температура, начался бред…
— И вы молчали! С кем он сейчас?
— Там одна старушка-соседка… Вечером обещали прийти терапевт и психоневролог. Я попросил Ивана Спиридоновича.
— Никаких терапевтов и психоневрологов! Пойдемте.
Дмитрий был без сознания. Мокрые волосы его слиплись на лбу. Небритые щеки ввалились. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.
Тропинина с минуту послушала его, прикладывая ухо то к груди, то к вискам. Затем достала из сумки знакомую коробочку:
— Разденьте его, Андрей Николаевич. А вы, мамаша, можете уйти, спасибо вам.
Зорин с мольбой взглянул в глаза Тропининой.
— Ничего страшного. Сейчас я все сделаю. — Она склонилась над больным и начала осторожно манипулировать ладонями, едва касаясь его боков, груди, потом перенесла руки на голову.
Вскоре дыхание Дмитрия выровнялось. Он открыл глаза. Спекшиеся губы разжались:
— Татьяна Аркадьевна?.. Какое счастье… А я вот…
— А теперь спать, Дмитрий Андреевич. Спать, спать! — она легонько коснулась его шеи, и Дмитрий вновь закрыл глаза. Но теперь дыхание его было ровным, глубоким. Он спал хорошим сном здорового человека.
Тропинина обернулась к Зорину:
— Ну, а как вы? Сколько ночей не спали?
— Спасибо вам, Татьяна Аркадьевна!
— За что спасибо? Разве я могла поступить иначе? А вот вас стоит пожурить. Хотите опять загнать сердце? Ну-ка, идите, лягте.
