Кирилл Юрченко - Люди в сером 2: Наваждение
Но Олег был один. А где же тогда Абдулхамид, Грановский, Нершин? Что же, они остались там внутри, в пещере? Погибли? Исчезли? Или он все же ошибся, и все трое были найдены среди раненых. И если были найдены, то что с ними стало?
От медсестры, присматривающей за его палатой, он узнал, что уже июнь. И силился вспомнить, какое было число в тот день? Определенно еще не конец мая.
Олег вынужден был сдаться. Так и не вспомнив о своем спасении, он лишь предполагал, что здесь не обошлось без Легиона — им, существам, зачем-то нужны были «меченые».
Когда вскоре после его пробуждения в палату ворвался какой-то человек в штатском и начал задавать вопросы, Олег подумал, не спросить ли у гостя, куда делись трое.
Однако неожиданно дали о себе знать голоса Легиона. Они запретили Олегу откровенничать с чужаком. На фоне проникавшего в сознание шепота, у Ляшко в тот момент случился психический припадок. Со стороны выглядело, будто пациент ищет чертей по углам или слышит чужие голоса, что, в общем-то, так и было, за тем лишь исключением, что голоса находились внутри его сознания.
Обескураженный визитер яростно допытывался у врачей, не может ли это быть искусной симуляцией человека, подозреваемого в сношениях с политическим и военным противником, но врачи отстояли Олега, пообещав, что понаблюдают за ним, и человек в штатском удалился. Тогда же Олега перевели в отдельную палату, приставив трех наблюдателей. Похожие на громил из переводных детективных романов, они сменяли друг друга поочередно, подобно недвижным истуканам отсиживая в углу на стуле положенные часы.
В тот же день, когда Олег в сопровождении надсмотрщика выбрался из палаты на короткую прогулку до туалета, он с ужасом вдруг понял, что находится в собственном родном городе.
Вид из окна палаты на седьмом этаже не позволял заметить то, что он увидел сейчас из коридора — раскинувшийся внизу город, который нельзя было не узнать — с характерными дугами мостов над рекой, зданиями вдоль набережной и телевышкой, возвышающейся над полными зеленью холмами.
— Я что, в Сибирске? — на всякий случай спросил он своего охранника.
— Угу, — мрачно ответил тот.
«Легион, Легион… Пойдите, падлы, вон…» — бормотал Олег, вернувшись к себе в палату, лежа на кровати и прислушиваясь к притихшим на время голосам. «Чего вам от меня нужно?.. Как я здесь очутился?..»
На второй день к нему в госпиталь пришел еще один человек. Тоже в штатском, но, в отличие от первого, какой-то очень жесткий, угрюмый и словно чем-то озлобленный. Его красное, беспрестанно потеющее лицо было похоже на спелый томат, из которого торчали такие же багровые нос и уши.
Еще только войдя в палату, он бросил на Олега тяжелый прищуренный взгляд, как бы сразу давая понять, что подозревает Ляшко во всем, в чем только вообще можно подозревать человека.
Он тоже задавал вопросы. Но Олег, наученный тем, что при любых попытках заговорить с кем-нибудь о том, что произошло с ним (даже не упоминая пещеру), существа в голове начинали яростно шептаться, одновременно насылая жгучую боль, на все вопросы отвечал: не знаю. Или молчал.
— Странно получается, Олег Иванович, — устало произнес красномордый незнакомец. — Вы уже второй день в памяти, а до сих пор даже не поинтересовались, знают ли о вас родные. Отчего так, интересно?
Слова незнакомца проникли в сознание Олега, но не в его сердце. Своим видом он ничего не показал. В первый момент, он даже не понял, о чем идет речь. До сих пор он был сам по себе, и мыслей о других людях почти не возникало, за исключением вопросов о судьбе тех троих. И вот сейчас, благодаря чужой подсказке, Олег вспомнил, что у него, оказывается, есть родные. Ну, конечно — мать, отец, брат…
Ему внезапно стало страшно — как он мог об этом позабыть? А в следующее мгновение он уже сомневался, что красномордый сказал правду. Снова загомонили голоса. На этот раз Легион проявил свою другую ипостась. Голоса звучали приветливо и ласково, а вместе с ними пришло состояние, очень похожее на опьянение. Олегу стало тепло и хорошо. Горячая кровь разносила наслаждение в каждую его клеточку. Ему стало все равно.
— Я ничего не знаю, — пробормотал он.
Незнакомец вскочил. Казалось, его лицо стало еще краснее.
— Боюсь, нам придется поговорить в несколько иной обстановке! — произнес он. — Я сумею развязать тебе язык, паршивец!
Зачем кричать? — подумал Ляшко, пребывая на пике наслаждения.
— О чем же вы хотите знать? — расслабленно спросил он. — О том, что было там ? В…
«В пещере», — хотел сказать Олег, и не успел.
Эйфория мгновенно прошла. Легион будто понял свою ошибку, и в то же мгновение Олег Ляшко зажмурился и замычал от боли, чуть не потеряв сознание.
— Вы прямо мои мысли читаете, — сказал незнакомец, хлопками по щекам помогая ему прийти в себя. — Только не вздумайте снова в обморок падать. Так что же было с вами там, в Афганистане? Я так понимаю, вы должны быть в плену, коли считаетесь пропавшим без вести? Но мы вдруг находим вас в родном городе. Вам не кажется это странным? Военные говорят, что это попахивает дезертирством. Но у меня другое подозрение. Тут скорее предательство. А, Олег Иванович?..
Олег закрыл глаза и попытался понять, что думает незнакомец.
Впрочем, голоса и боль не дали сосредоточиться. Все, что ему удалось — это понять, что красномордый пришел к нему не просто так, его интересуют какие-то другие подробности пребывания в плену, нежели те, к каким мог бы проявлять интерес человек из военного ведомства. Здесь другое. Он о чем-то знает.
Олег вдруг догадался, что человек этот из КГБ. Он на миг подумал — а что, если этот тип, несмотря на пропитавшую его злобу и жестокость, сумеет помочь? Надо только каким-то образом преодолеть могущество Легиона и согласиться отвечать на вопросы. Рассказать о раскопках.
Но снова жестокая боль остановила его желание заговорить.
— Как знаете, Олег Иванович, — сухо произнес незнакомец. — Впрочем, у нас еще есть время.
Когда незнакомец ушел, Олег долго приходил в себя. Его бросало то в жар, то в холод. Но постепенно эти ощущения начали отступать. И все больше им овладевала апатия. Олег отнесся к этому изменению спокойно, даже с удовлетворением. Он впервые начал разбирать, что именно шептали ему голоса. В отличие от чужой речи, к пониманию которой Ляшко проявил особую способность, эти голоса действовали иначе. Они, как оказалось, не требовали перевода. Да, собственно, это и не были голоса. Скорее, еще одно, неведомое ранее ощущение. Оно касалось особенных, потаенных струн его души, и било напрямую, отсекая всякие сомнения, что эти «голоса» можно понять и перевести как-то иначе.
