Максим Курочкин - Аниськин и снежный человек
Как ни устал Комаров, но воспоминание о Мачо неприятно кольнуло его. Интересно, что он сейчас делает? Поет гимн перед отходом ко сну? Запивает минеральной водой биодобавки? Давит прыщ перед зеркалом? Интуиция взвыла в Комарове дурным голосом. Он понял, что если немедленно не узнает, чем занимается в данный момент чумной техасец, то потеряет покой на всю ночь. Он круто развернулся и зашагал по направлению к брошенному тюремному бараку.
В кустах возле барака он едва не наступил на Людку. Хорошо, что ее выдали белеющие в темноте гольфы.
– Вы почему тут?
Костя совсем забыл о том, что Болотникова с пионерами предпочитала проводить теплые летние ночи не на танцплощадке за клубом, а во всевозможных засадах. Не могла же она упустить такой великолепный шанс, как временное проживание в Но-Пасаране иностранцев!
– Записываю, кто к американцам не вербовку ходит.
– И много записали?
– Много. Так и валят вербоваться И не только молодежь. Стариков тоже много.
– Что, серьезно? – не поверил Костя.
– Пионеры не врут, – сверкнула очами Людка. – Только одного не понимаю. В книжках пишут, что расплачиваться должны те, кто вербует с тем, кого вербуют. Так?
– Бесспорно.
– Так что же получается? Получается, что это не американцы наших вербуют, а наши американцев.
– Забавное наблюдение. И откуда вы это взяли?
– Да все наши, кто к ним идет, несут с собой полные сумки всякого добра. Кто молоко, кто мед, кто огурцов с грядки. А кто – готовую продукцию: цыплят в сметане, борщ в термосе.
– Странно. Ничего не понимаю.
– Вот и я тоже. Но на всякий случай фиксирую. Те мои пионеры, что не занимаются в данный момент тимуровским окучиванием яблонь в садах малообеспеченных граджан, прямо на дороге стоят, всех останавливают, осматривают и записывают.
– А вы почему не с ними?
– А мы лежим на случай, если кто в обход поста захочет пройти. Через пост идут люди честные, которым нечего скрывать. А вот если найдутся те, которые захотят обойти пост, то мы их и сцапаем!
– Здорово придумано! – еще раз позавидовал Костя многочисленному членству Лидмилиной организации. – А кто это «мы»? Я кроме вас никого не вижу.
– Я еще, – завозился кто-то в метре от Комарова, – Степан.
– Здорово затаился! – похвалил Комаров.
Он действительно не заметил Степана, хотя с Людкой разговаривал достаточно долго.
– Ладно. Продолжайте лежать в засаде, – разрешил Костя, – а я подойду поближе, посмотрю, что там творится.
Поближе творилось действительно нечто невероятное. Внутри бывшего тюремного барака, в котором обитали гости, ярко и уютно горел свет. Снаружи темноту красиво и несколько театрально резали лучи карманных фонариков, громко и скрипуче кричал невидимый магнитофон. Косте удалось незамеченным подойти совсем близко к группе, сидевшей возле стены барака на большом бревне.
– Нет, браток. Ты нашу водку с вашей виской не равняй, – слышался медлительный, уверенный басок, – что твоя виска? Макратихина настойка на клопах и то духовитее.
Речь его прервал поток возмущенной англоязычной речи, из которой Костя понял только два слова «Джонни Уокер» и «Смирнофф».
– Это ты верно говоришь, – нисколько не смущаясь, продолжил басок, – но ты вот скажи: водочку часто употребляешь? То-то бывает. А виски? Понятно, еще чаще. А вот в наше сельпо как-то вашу виску завезли, так она три года стояла, пока один бандюга из местной колонии не освободился и всю эту мерзость не скупил. О чем это говорит? О том, что не пользуется она популярностью среди простого народа. А водочку потребляем ежедневно и еженошно. И часто еще ежеутренне. Что же это получается? Вы – и водку и виски глушите, а мы – только водку. Это два-один в нашу пользу получается.
Англоязычный собеседник опять начал что-то горячо и не-по-русски толковать. В вязкой тишине, сопровождающей его речь, прямо-таки чувствовалась напряженная работа извилин тех, кто пытался вникнуть в суть говоримого.
– Ага, – обрадовано воскликнул русский собеседник. – Все ясно. Не хочешь, значит, верить в теорию. Тады давай на практике. Устроим конкурс. Ты будешь пить свою виску, а я свою беленькую. Кто больше выпьет и наутро здоровее будет, тот и прав.
Американец пару раз переспросил, потом, видимо, понял и азартно залепетал что-то. Дальнейшее Косте уже было неинтересно. Удаляясь от места заключения пари, он слышал, как местные спорили с гостями по поводу ставок. Американцы кричали что-то про доллары, а наши убеждали их, что в Но-Пасаране ставки издревле оплачивались Макратихиным самогоном. Последнее, что слышал Костя, это были попытки разъяснения бестолковым гостям что есть самогон и в чем его преимущество перед долларом.
Чуть дальше заседали женщины. По вскользь оброненным словам «чилдрен» и «внучок» Комаров понял, что здесь проводиться обсуждение достоинств подрастающего поколения. Ни вербовкой, ни Мачо здесь не пахло.
Самая шумная группа была дальше. Именно здесь из последних усилий вопил магнитофон, именно здесь группировалась местная молодежь. Костя прислушался: в основном говорили но-пасаранские девчонки. Калерии среди них явно не было: хотя она и носила статус девушки, но в гулянках совсем зеленой молодежи участия уже не принимала. А раз здесь не было Калерии, то значит, не было и Мачо. Нечего было делать и Комарову.
Наконец, когда он уже почти потерял надежду найти в этом народном гулянии укушенного техасца и медсестру, удача улыбнулась ему. Словно из-под земли, в темноте выросли две гигантские тени. Тени были так громадны и широки, что Костя напугался и присел за первый попавшийся у него на пути редкий куст шиповника. Гиганты имели лошадиные туловища, по четыре ноги каждый и разговаривали между собой голосами Мачо и Калерии.
– Я все понимаю, Саймон, – тихо говорила девушка, но и вы поймите меня. Я здесь выросла, именно здесь я стала такой, какой так нравлюсь вам. Разве я могу предать землю, которая вырастила меня? Разве могу оставить маму? Ей так тяжело!
Она только после того, как меня родила, семь лет больше не рожала, а потом – каждый год. У нас уже двойняшек две пары. Ей почти пятьдесят, а она все рожает и рожает.
– Это же красиво! – обрадовано воскликнул гигантский Мачо, которого, оказывается, звали Саймон. – Техасу нужно крупное количество здоровых прекрасных детей. Таких, как вы,
Калерия. Техас скончается от грусти, если вы не дадите ему этот презент.
– А папа? – не обратила особого внимания на его страшные слова Калерия, – мама забьет его до смерти, если меня не будет рядом. Она у нас очень требовательная, а папа не всегда справляется с ее требованиями. Тогда она его порет розгами. И только я могу защитить его.
