Уолтер Тевис - Человек, который упал на Землю
— У меня нет кабинета, — ответил доктор. — Я работаю в лаборатории. Обычно мы не пьём на работе.
Ньютон по какой-то необъяснимой причине смерил его пристальным взглядом.
— Нет, наверное, и правда не пьёте. — Он посмотрел на медсестру, пребывающую в явном замешательстве, но когда она открыла рот, чтобы заговорить, он повторил: — Наверное, нет. Таковы правила. — Он встал и улыбнулся им сверху вниз. — Я выпью один.
Приятно было оказаться выше них. Ньютон подошёл к бару в углу комнаты и налил себе полный стакан джина. Увидев, как медсестра раскладывает на столе инструменты, воду он решил не добавлять. Там было несколько игл, маленький скальпель и какие-то зажимы — всё из нержавеющей стали. Они тускло поблёскивали…
После того, как врач и медсестра ушли, Ньютон ещё больше часа лежал ничком на кровати. Он не стал снова надевать рубашку, и, если не считать бинтов, спина его была обнажена. Он чувствовал лёгкий озноб — непривычное для него ощущение, — но и пальцем не пошевелил, чтобы укрыться. В течение нескольких минут боль была нестерпимой, и, хотя она уже прошла, он был обессилен этой болью и страхом, который ей предшествовал. Его всегда пугало ожидание боли, ещё с детства.
Ньютону пришло на ум, что они, должно быть, знают, какие страдания ему причиняют, что они, наверное, просто пытают его, что это какой-то плохо продуманный способ промывания мозгов в надежде сломить его дух. Особенно пугающей была мысль, что если это так, то они, наверное, только начали. И всё же это было маловероятно. Несмотря на непрерывную холодную войну, которая могла послужить оправданием, и несмотря на насилие, на которое демократические государства в эти дни закрывали глаза, — им вряд ли удалось бы выйти сухими из воды. К тому же на дворе был год президентских выборов. Уже неслись с трибун предвыборные речи, обличающие произвол правящей партии. В одной из таких речей упоминалось имя Ньютона. Несколько раз прозвучало слово «замалчивание».
Видимо, единственной причиной того, что его подвергают этим болезненным процедурам, было обыкновенное чиновничье любопытство. Возможно, им просто хотелось неоспоримо доказать, что он не человек, доказать, что он и вправду тот, кого они в нём подозревают, — подозревают, но не могут назвать открыто ввиду полной нелепости такого предположения. Если таков был ход их мысли, — что вполне вероятно, — то они ошибались с самого начала. Потому что, какие бы нечеловеческие признаки они у него ни обнаружили, всегда проще было допустить, что он человек с физическими отклонениями, мутант или урод, чем то, что он с другой планеты. Но они словно не видели этого противоречия. Что они надеются выведать в подробностях, чего уже не знают в целом? И что они могут доказать? И, в конце концов, что они будут делать, если найдут непреложные доказательства?
Но вообще-то ему было наплевать — плевать, что они узнают о нём, плевать даже на старый план, придуманный двадцать лет назад в другой части Солнечной системы. Без долгих размышлений Ньютон пришёл к выводу, что план окончательно провален, и почувствовал неимоверное облегчение. Гораздо сильнее его волновало, когда они, наконец, закончат со своими бесчеловечными опытами, обследованиями и допросами, и оставят его в покое. А быть заключённым для Ньютона было не так уж страшно, — во многих отношениях это больше отвечало его образу жизни и больше нравилось ему, чем свобода.
7
Люди из ФБР вели себя довольно вежливо, но два дня бессмысленных вопросов вымотали Брайса настолько, что у него даже не оставалось сил разозлиться на пренебрежение, которое проглядывало сквозь их учтивость. Если бы его не отпустили на третий день, он просто сошёл бы с ума. И всё-таки на него не слишком давили; на самом деле его вряд ли сочли хоть сколько-нибудь значимым.
На третий день утром пришёл сотрудник ФБР, чтобы, как обычно, забрать его из «Уай-эм-си-эй»[42] — Молодёжной христианской ассоциации — и отвезти за четыре квартала от неё в Федеральное управление в центре Цинциннати. Размещение в «Уай-эм-си-эй» утомило Брайса не меньше допросов. Если бы он мог заподозрить у ФБР хоть капельку воображения, то обвинил бы их в том, что они поселили его в ней с явным намерением сломить его дух всем этим потрёпанным оживлением, которое царило здесь пополам с мрачной дубовой мебелью и завалами никем не читанных христианских брошюр.
На этот раз его отвели в другую комнату в Федеральном управлении — комнату, похожую на зубоврачебный кабинет, где лаборант сделал ему пару подкожных инъекций, измерил пульс и кровяное давление и даже сделал несколько рентгеновских снимков черепа. Всё это было, как ему объяснили, «рутинной идентификационной процедурой». Брайс не мог себе даже представить, каким образом данные о его пульсе могут помочь его опознать, но он знал, что лучше не спрашивать. Затем они неожиданно закончили, и конвоир Брайса сообщил, что у ФБР больше нет к нему вопросов. Брайс посмотрел на часы. Было пол-одиннадцатого утра.
Выйдя из комнаты, он направился по коридору к главному входу. Здесь его ожидало очередное потрясение: в комнату, из которой он только что вышел, сотрудница ФБР вела женщину. Это была Бетти Джо. Она лишь успела молча улыбнуться Брайсу, и надзирательница торопливо провела её мимо.
Брайс удивился сам себе: несмотря на усталость, он ощутил какое-то внутреннее волнение, почти восторг при виде её открытого круглого лица в этом нелепом, до унылости строгом коридоре Федерального бюро расследований.
Сидя на ступеньках у входа в здание в лучах холодного декабрьского солнца, Брайс ждал, пока выйдет Бетти Джо. Был уже почти полдень, когда она вышла и тяжело и застенчиво опустилась на ступеньку рядом с ним. Сильный аромат её сладких духов на студёном воздухе создавал ощущение тепла. Мимо широкими шагами взбежал по лестнице резвый молодой человек с дипломатом в руке, сделав вид, будто их не замечает. Брайс повернулся к Бетти Джо. К его удивлению, глаза у неё были припухшие, будто она недавно плакала. Он обеспокоенно взглянул на неё.
— Где они вас держали?
— В «Уай-дабл ю-си-эй»,[43] — Она пожала плечами. — Мне было, в общем-то, всё равно.
Можно было догадаться, что они поселили её там, но ему как-то не пришло это в голову.
— Я жил в другой, — сказал Брайс. — В «Уай-эм». Как они с вами обращались? Я имею в виду ФБР. — Как же глупо было перебрасываться всеми этими сокращениями — ФБР, «Уай-эм-си-эй»…
— Да вроде ничего. — Бетти Джо покачала головой и облизнула губы. Брайсу понравился этот жест: у неё были полные губы, покрасневшие на морозе без всякой помады. — Но они задавали уйму вопросов. О Томми.
