Марина Дяченко - Парусная птица. Сборник повестей, рассказов и сказок
— Я беру, — в голосе Эрвина прорвалось нетерпение, которое он хотел бы скрыть. Девушка на краю бассейна скорчилась, обхватив плечи руками. Видно было, что больше всего ей хочется нырнуть обратно в воду, но она не решается.
— Хорошо, — торговец улыбался. — Только наличными.
— Разумеется.
Эрвин сунул руку в нагрудный карман тенниски. Оговоренная сумма была отложена заранее; купюры оказались влажными. Вечер стоял очень теплый, с моря налетал горячий ветер, Эрвин покрылся потом — но его знобило.
Охранник, ухватив девушку под мышки, полностью вытащил ее из бассейна. За ней потянулась, звякая, стальная цепь; охранник подкатил складное инвалидное кресло, усадил девушку, пристегнул поясом и только потом разомкнул наручник.
Цепь упала.
Девушка сидела, вжавшись в клеенчатую спинку. Широкий плавник чешуйчатого хвоста касался подножки кресла.
— Все верно, — сказал торговец, пряча купюры. — Хотел бы я знать, которая это по счету. У вас, я имею в виду.
— Что? — Эрвин резко повернулся. Торговец поднял руку ладонью вперед:
— Я не лезу в чужие дела. Наш бизнес специфический, многие друг друга знают. Постоянный клиент — это большая удача, если вы понимаете, что я имею в виду…
— Понимаю.
— Вот и ладно. Я могу сделать вам скидку, если в следующий раз вы обратитесь ко мне, а не…
— Я понял.
Охранник развернул кресло и покатил по дорожке, выложенной кирпичом, к машине.
— У меня есть полиэтилен. Если вы не хотите испачкать чешуей сиденье… Или у вас оборудован багажник?
— Нет. На заднее сиденье, там брезентовый чехол.
— Предусмотрительно…
Эрвин отпер машину. Охранник подкатил кресло к задней левой дверце и высадил — вытряхнул — девушку в салон.
— Так вы примите к сведению мое предложение, — напомнил торговец.
— Обязательно, — Эрвин уже сидел за рулем.
Машина сорвалась — прянула — с места, едва не задев створки медленно открывающихся ворот. Метнулся фонарь и пропал за поворотом. Минута–другая тряски по проселочной дороге; Эрвин выехал на шоссе.
— Как тебя зовут?
Молчание. Эрвин не видел девушку в зеркале заднего вида: она лежала на заднем сиденье.
— Тебя кормили? Молчание.
— Я ничего тебе не сделаю… если будешь умницей. Тишина.
Он нашел «карман» на шоссе, приткнул машину на узкой асфальтовой площадке между белой разделительной линией и кустами на краю обрыва. Оглянулся. Девушка лежала, свернувшись, прикрыв грудь высыхающим, в тусклой чешуе хвостом. У нее были круглые плечи, странно круглые для такого тощего, почти невесомого создания. Тепло–зеленая кожа с капельками воды. Глаза, глядящие сквозь путаницу мокрых волос, были полны такого ужаса, что у Эрвина холодок пробежал по спине.
Надо было очень–очень спешить. Торопиться изо всех сил.
— Подожди, — пробормотал он сквозь зубы. Снова выкатил на трассу и вдавил педаль в пол.
Дорога шла, плавно изгибаясь, прижимаясь к скале. Туннель, развилка. Не сбавляя скорости, Эрвин миновал курортный поселок и вылетел на набережную. Дальше, еще дальше, в сторону от ярких огней, туда, где едва светится в море далекий бакен.
Под колесами зарокотал гравий. Камушек ударил в ветровое стекло. Эрвин притормозил и круто развернулся на пляже, едва не сбив брошенный кем–то шезлонг.
— Как тебя зовут? Молчание.
Он вытащил из сумки диктофон. Выбрался из машины. Рывком открыл заднюю дверцу; девушка зашипела, отпрянув, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами.
— Ты меня слышишь или нет?
Она не слышала. Темно–зеленые глаза казались стеклянными от ужаса.
— Послушай, — начал Эрвин, заставляя себя говорить как можно медленнее. — Вот море. Я выпущу тебя на свободу. Понимаешь? Выпущу. Если ты сделаешь одну вещь.
Она наконец–то поняла. Затряслась. Рывком села. Прерывисто втянула в себя воздух.
— Я. Выпущу. Тебя. Честное слово. Потом. Только не пытайся бежать!
Ее зубы стучали. Она переводила взгляд с его лица на диктофон — и обратно.
В глазах была паника.
Виталик не вышел на награждение. Третье место на пьедестале почета — смешно, в самом деле. Тренер сколько угодно мог разоряться, что, мол, такое поведение «неспортивно» — Виталик чихать на него хотел с высокой колокольни.
Если он всерьез решил бросить всю эту бодягу — какая разница, «спортивно» или «неспортивно»?
Со второго класса школы его считали надеждой, таскали на соревнования и заставляли жить в бассейне, будто лягушку. Нельзя сказать, чтобы ему совсем уж не нравилось плавание — нравилось, да, и особенно нравилось, когда девчонки глядели на него, стоящего на пьедестале, снизу вверх. Ну, и в школе позволено было почти не учиться — ему ставили тройки просто так.
Но все когда–нибудь надоедает, елки–палки! Виталик уже не в том возрасте, чтобы жертвовать личной жизнью ради будущих результатов. Третье место было последней каплей; тренер предупреждал, что «выезжать на таланте» дальше не получится. Ну и не надо. Хватит с него большого спорта.
Он не вышел на награждение, как ни ругался тренер. Спокойно переоделся в пустой раздевалке, бросил в сумку мокрые плавки, полотенце, положил в футляр очки. Был конец мая. При мысли о том, что завтра с утра не надо тянуться на тренировку, на душе делалось отрешенно–весело и очень–очень легко.
Проснувшись рано утром, он с новой силой испытал это чувство. Позавтракал и побрился (последние полгода он брился регулярно, и всякий раз после трех часов дня на его подбородке проступала мужественная тень нарождавшейся щетины). Отмахнулся от вопросов матери: нет, в бассейн не пойдет, бросил спорт, окончательно… Как бросил? Да очень просто. Давно к этому шло.
Оставив мать в растерянности, он закинул сумку на плечо, вышел на залитую солнцем улицу и не спеша направился к пляжу.
Крем для загара покрывал кожу маслянистой пленкой. Виталик вышел к кромке прибоя, развернулся лицом к солнцу и потянулся, играя мышцами. На него глазели девчонки, сбежавшие с утренних занятий, холеные женщины с тонкими сигаретами, полные дамы, надежно укрытые в тени пестрых тентов; на него ревниво поглядывали друзья и спутники девчонок, женщин и дам. Виталик нырнул, проплыл под водой метров десять, вынырнул и двинул к горизонту небрежным кролем, оставляя за собой две расходящиеся волны, чувствуя, как тянутся следом ниточки взглядов…
В первые дни судьба благосклонно улыбалась Виталику: от телок отбоя не было. Подворачивались разные, загорелые и не очень, тощие, фигуристые, по–щенячьи веселые и флегматичные, как овцы. Он болтал, красовался и слизывал с чьей–то упругой груди талое мороженое пополам с песком. Закрутил роман с блондинкой, у них был стремительный секс в кабинке для переодевания и еще раз в другой кабинке, а потом блондинка ему надоела, и он надоел блондинке, на ее месте оказалась бойкая девочка лет семнадцати, пухлая, с белой жировой складочкой над приспущенным брючным ремнем. И от этой девочки не было возможности отделаться; вечером он сидел в приморском кафе, немного усталый и разочарованный, она сидела напротив и говорила без умолку, а Виталик потягивал пиво из бутылки и скучал по своему бассейну.
